Псковские хроники № 5 (38) 2001
ГДЕ ПСКОВСКИЕ ПУШКИ?
Псков во времена царя Ивана Грозного был, как известно, первой крепостью в России и в царствование императора Петра Великого имел важное стратегическое значение, почему здесь был, между поочим, пушечный двор и в 1777 г. учреждена была должность коменданта. С присоединением белорусских провинций к России Псков утратил военное значение. Должность коменданта была упразднена за ненадобностью, а пушечный двор продан — сказывают, с аукциона на завод Берда в Санкт-Петербурге в начале XIX века. Автор «Истории княжества Псковского» еще насчитывал в то время более 300 огнестрельных крепостных орудий в местном пушечном дворе, а именно: пушек, гаубиц и мортир. Желая обозреть производство о продаже пушечного двора, я наводил справки об этом деле в архивах губернских присутственных мест, но тщетно — не смог отыскать дела. Между тем, бывшие псковские крепостные орудия драгоценны для нас, псковичей, как памятники прежней боевой жизни Пскова и важны для науки. Нельзя не пожелать в интересах дела, если бы кто-либо из любознательных и образованных псковичей, чаще других имеющий возможность бывать в столице, справился на заводе Берда, не сохранилось ли там еще, хоть случайно, чего-либо из псковских артиллерийских орудий?
К слову заметим, что и в прочих старинных замках или крепостях Псковской губернии, по-видимому, тоже не сохранилось никаких огнестрельных орудий и ручного оружия прежнего времени. Куда все это девалось? Неужели все это тоже было пораспродано на тот же завод Берда в Петербург.
К.ЕВЛЁНТЬЕВ Псковские губернские ведомости, 1875 г., 8 ноября
Подготовил М. М. МЕДНИКОВ
Председателю Губернского комитета РКП(б)
Уважаемый тов. Гей!
Обращаюсь к Вам с просьбой о содействии по следующему вопросу. Мой муж Иван Васильевич Васильев подал местному народному судье I района заявление о расторжении нашего церковного брака, мотивируя тем, что мы не сошлись характерами и что я будто бы отношусь к нему не как к мужу, а как к объекту материальной выгоды. Дело было решено в благосклонном для него смысле, брак был расторгнут. Уходя от меня, муж забрал 3500 р., сбереженных мною во время службы в столовой общественного питания.
Так как я после моей семейной катастрофы чувствую себя разбитой и нравственно, и физически и не могу уже столько зарабатывать (служу кассиршей в бывшей гостинице «Петроград»), то убедительно прошу Вас, уважаемый товарищ, повлиять на моего бывшего мужа, чтобы он добровольно вернул мне деньги и вещи.
Будучи твердо убеждена, что Вы употребите свое нравственное влияние на гр. Васильева для блага моего, его и РКП(б), остаюсь уважающею Вас
Клавдия ПЕТРОВА (ВАСИЛЬЕВА) 19 декабря 1919 г.
Объяснительная на заявление Клавдии Петровой от 29 декабря 1919г.
Все изложенное в заявлении есть одна клевета. В заявлении говорится о сумме в 355 р., взятых мною. Означенная сумма принадлежит мне. Заявительница получила сумму в 4000 р. Шкурникам не следовало бы обращаться в комитет партии с подобными заявлениями, ибо там не место разбирать эти вопросы.
Если будут повторяться такие заявления, полные наглой лжи, будут приняты надлежащие меры к устранению подобных действий. Столовая «Палермо» Иван ВАСИЛЬЕВ.
ГАНИПО.ф. 1 .оп.З.д. 1 .л.70 и оборотная сторона. Подготовила Маргарита МАРКОВА
Во многих населенных пунктах, где когда-то побывали знаменитости России, существуют были, легенды, связанные с их именами. Новоржев не остался в стороне, да и сам Бог велел, так как мы пожизненно связаны с именем А. С. Пушкина. Впервые приезжая в 1817 г. в Михайловское, измученный неухоженными дорогами, поэт написал:
Есть в России город Луга
Петербургского округа,
Хуже б не было его
Городишки на примете,
Если б не было на свете
Новоржева моего.
Алексей Толстой парирует:
Город есть еще один,
Называется он Мглин,
Мил евреям и коровам,
Стоит Луги с Новоржевом.
Во времена Михайловской ссылки Александр Сергеевич частенько бывал в городке, где проживало более 600 человек. Сидел подолгу в трактире Котосова, ожидая перекладных лошадей расположенной рядом почтовой станции. Обыватели города знали Пушкина: барин, высланный, стишки пишет. В трактире и случилась удивительная история, сохраненная в семье Филимоновых.
Городской голова, купец второй гильдии, Иван Иванович Филимонов зашел в трактир отобедать. Народу было немного, но свободных столов не было. Одиноко сидел Пушкин, к нему садиться — не по рангу. Сел неподалеку. Прошло немного времени, заходит дамочка и к поэту с просьбой:
— Напиши стихи о муже моем. Последовало несколько вопросов:
— Кто он был, где служил, что с ним стало?
— Воевал Наполеона, заболел «французской болезнью», ныне помер. Посидел молчком, записал на бумаге, подал женщине. Та прочла, скомкала листок, бросила его на пол и, сердито развернувшись, вышла. Филимонов подобрал бумажный комок. Через минимальный срок заходит еще одна дамочка — и к Пушкину. Вероятно, подруга не смогла одна нести груз неприятностей, переложив на товарку. И вновь просьба, в ответ те же вопросы.
Туда же, под стол, летит еще один бумажный комочек, перекочевавший в карман Ивана Ивановича.
Придя в городское управление, голова прочитал:
Неизвестно, кем он рос,
На службу поступил капралом,
Французским чем-то ранен в нос,
А умер генералом.
Он не Дмитрий Донской,
И не Дмитрий Самозванец,
А Дмитрий простой
И пьяница из пьяниц.
Передавались из поколения в поколение вместе с родовыми документами эти два листка со стихами. В 1930-е юбилейные пушкинские годы были отправлены в редакцию областной газеты города Калинина. Левшенков М. В., рассказавший эту историю, утверждает о публикации ее в те годы в калининской газете, где сообщалось о передаче их в Пушкинский Дом. Доподлинно судьба стихов неизвестна. А судьба семьи, сохранившей их, удивительна.
Семья Филимоновых в Новоржеве была известна не только по торговому промыслу, но и общественной деятельностью: члены городского и земского самоуправления, фотограф, благодаря которому знаем о прежнем городе в начале XX в., он же Николай Иванович, руководитель любительского театра, по его ходатайству открыт кинематограф. Почти все Филимоновы — образованные люди своего времени: немного поэты, художники и коллекционеры, но всегда в своих профессиях высокой квалификации. Сохранились памятные знаки на могилах в местном некрополе да упоминания в документах и периодической печати XIX — нач. XX’вв. о делах их.
В жизни получилось, как в пословице, — худое к худому, доброе к доброму.
Марина ШУТОВА
ПУТЕШЕСТВЕННИК ГЛЕБ ТРАВИН: К 100-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ
28 апреля исполнилось 100 лет со дня рождения Глеба Леонтьевича Травина, интереснейшего человека, совершившего более 70-ти лет назад неповторимый велопереход в течение трех лет вдоль границ Советского Союза, включая Заполярье, то есть по замкнутому кругу, протяженностью в 85 тысяч километров. В одиночку, без запаса продовольствия, без рации, по неизвестному пути, возможно ли в такое поверить?
Родился Травин в 1902 г. в деревне Касьево Псковского уезда, в семье лесника. В 1913 г. семья Травиных переехала в Псков. Уже в детстве он очень полюбил природу. В юности Глеб организовал в Пскове клуб юных охотников-следопытов. Отец научил его находить еду и ночлег в лесу и в поле, питаться, по необходимости, сырым мясом. После того как в 1923 г. в Псков прибыл голландский велосипедист, объехавший почти всю Европу, задумал Травин совершить более длительное путешествие и в более сложных условиях. На подготовку ушло пять с половиной лет. За это время он наездил тысячи километров на велосипеде у себя на Псковщине, причем ездил в любую погоду и по любым дорогам. Многому его научила служба в армии, он изучал географию, геодезию, зоологию, ботанику, фотодело и слесарное дело — словом все, что могло пригодиться для далекого путешествия и, конечно, закалял себя физически. После демобилизации из армии в 1927 г. отправился Травин с товарищами на далекую Камчатку, участвовал там в строительстве первой электростанции, работал электриком. Здесь и начались регулярные тренировки на японском велосипеде по нартовым дорожкам по льду Авачинской бухты, восхождения на сопки-вулканы. Он углублялся по склонам хребтов в домну Камчатки и к побережью Великого океана, летом 1928 г. совершил велопоход из Петропавловска-Камчатского в Усть-Камчатск. Там было и форсирование рек, и преодоление высокогорной тундры. Одновременно готовил снаряжение к большому походу. Из Америки по спецзаказу он получил ярко-красный велосипед с белыми эмалевыми стрелами, оборудовал его двумя герметически закрывающимися сумками, которые могли служить пантонами. К багажнику крепилась сумка с пайком «НЗ» — 7 фунтов прессованных галет и килограмм шоколада, там же фотоаппарат и зимняя одежда. По решению камчатского спортивного клуба «Динамо» Травин отправился 10 октября 1928 г. в агитационный велопробег, пароходом отплыл из Петропавловска-Камчатского во Владивосток, а дальше — на велосипеде. Глеб Леонтьевич установил строгий режим — двигаться при любой погоде независимо от состояния дорог, ежедневно по 8 часов. Питался 2 раза в сутки: утром и вечером, пил только во время еды, ночевал там, где застанет ночь, там и добывал пищу на ужин и на завтрак.
Травин проехал Дальний Восток, Сибирь, Среднюю Азию, Закавказье, Украину, Центральную и Северо-Западную часть России — 45 тысяч километров вдоль сухопутных границ немногим более чем за год. Всю арктическую часть границы вдоль Северного Ледовитого океана от Кольского полуострова до мыса Дежнева на Чукотке он преодолел на «железном олене», так назвали чукчи велосипед, и на охотничьих лыжах, — это 40 тысяч километров. Глеб Леонтьевич побывал в Мурманске и Архангельске, на островах Вайгач и Диксон, в селениях Хатанга, Русское Устье, Уэлен и других. Повсюду его встречали как героя.
Полным опасностей было это путешествие. Продвигаясь вдоль южных границ, ему пришлось встретиться с коброй, змеями, шакалами, с вараном длиной 2 метра, с тучами саранчи. Очень сложным был участок арктической трассы, его Г. Л. Травин прошел большей частью морем. На этом пути он часто ехал на лыжах по рыхлому снегу, лишь 8 % всего пути преодолел пароходом, на оленях и собаках. Он проваливался в полыньи, вмерзал в лед, попадал в снежные завалы и многие другие «переделки». На льду Печорского моря был случай, когда он ночью вмерз в лед из-за образовавшейся трещины. Освободившись с трудом от ледяного плена и добравшись до ненецкого жилья, ему пришлось самому себе сделать операцию, спасая от гангрены обмороженные ноги. Женщины приняли его за черта, раз резал себя и не плакал.
В июле 1931 г. Травин прибыл в поселок Уэлен. Все население вышло встречать путника с невиданной двухколесной машиной. В честь перехода на велосипеде по Великому Арктическому пути молодежь установила на высоком берегу мыса Дежнева памятный знак — в чугунной станине закрепили снарядную гильзу с флагом. Чукчи вырезали на память спортсмену пластину из моржовой кости и вышили бисером нарукавники с надписью «Турист. Вокруг света на велосипеде. Глеб Леонтьевич Травин».
Оттуда он отправился к бухте Провидения, по льду добрался до китобойного парохода, на котором отплыл в Петропавловск-Камчатский. 24 октября 1931 г. Г. Л. Травин снова прибыл в Авачинскую бухту, закончилось беспримерное путешествие, полное опасностей, риска, приключений.
В паспорте-регистраторе путешественника содержится около 500 печатей и регистрационных отметок. Печати вытянутые, квадратные, круглые, эллипсообразные, всех цветов, например: «Временная организационная комиссия ненецкого округа», «Большеземельский кочевой самоедский совет», «Авамский родовой совет». «Были ли минуты, когда я жалел, что отправился в это рискованное путешествие? Нет, не было. Была боль в ногах, был страх, что я не дойду до цели. Но все это забывалось перед красотой вмерзших в лед айсбергов. Эта красота наполняла меня и радостью, и силой».-вспоминал Глеб Леонтьевич.
Более 30 лет прожил Травин на Камчатке. Вернувшись из путешествия, тренировал велосипедистов, мотоциклистов и автомобилистов. В годы Великой Отечественной войны он командовал полком береговой обороны, после войны работал заместителем директора мореходного училища.
В 1962 г. Глеб Леонтьевич переехал в Псков, где прошла его юность и зародилась эта безумная мечта о путешествии. Здесь он прожил последние годы, умер в 1979г.
Некоторые смельчаки в разные годы пытались частично пройти по пути Г. Л. Травина, но это были небольшие отрезки по сравнению с тем расстоянием, какое преодолел наш земляк.
В Псковском музее-заповеднике открыта выставка к 100-летию со дня рождения Г. Л. Травина, посетители могут увидеть этот уникальный велосипед, к которому старик якут сделал новый руль из ствола норвежской винтовки вместо треснувшего, охотничьи лыжи, винчестер, компас, паспорт-регистратор, другие вещи, которыми Травин пользовался в пути, а также фотографии, документы, рассказывающие о жизни этого удивительного человека.
Т. И. БЫКОВА, сотрудник Псковского музея-заповедника
Многим псковичам, учившимся в 50 -60-е годы в железнодорожной школе N8 47, а также работавшим здесь учителям, дорога память о замечательном человеке и талантливом учителе-словеснике тех лет Алевтине Павловне Рютчи, награжденной орденом «Знак Почета», отличнике народного образования.
Она жила судьбой своей страны: урожденная петербурженка закончила педагогический институт имени А.И.Герцена до войны, похоронила родителей в блокадном Ленинграде, потеряла мужа, погибшего в Чехословакии весной 1945 года. В Псков Алевтина Павловна приехала с маленьким сыном из эвакуации в 1948 году. Она начала работать еще в старом деревянном здании школы, с которой была связана вся ее жизнь.
О том, какое значение имела для нее школа, Алевтина Павловна хорошо написала в поздравительной телеграмме, когда в декабре 1995 года отмечалось 50-летие 47 школы: «Хочется, чтобы присутствующие вспомнили дорогие памятные даты, события, дела. Вспомнили, как восстанавливали из руин школьное здание в первые послевоенные годы, как сажали школьный сад, как завоевывали известность на городских и дорожных олимпиадах и как провожали в добрый путь выпускников.
О многом можно вспомнить. Можно и нужно! Может быть, мои строки напомнят чудесные школьные годы…»
Как учитель Алевтина Павловна подарила своим ученикам чудесные школьные годы. Всегда со вкусом одетая и причесанная, внешне строгая, она была талантлива и требовательна на уроках русского языка и литературы, рассказывая о Достоевском или Есенине даже тогда, когда они были исключены из школьной программы, о чем с благодарностью вспоминает ее ученица, выпускница 1953 года, а теперь учитель словесности Филаретова Е. Наверное, закономерно, что профессию учителя избрали многие ее ученики: Шалабанова А. А., Дмитриева В. А., Иванова Л. П., Васильев Н. Н., Герасимова Е. И., Кондакова С. С., Алексеева Л. М.,Германович В. И., Питолина Н. В… Они запомнили любимый афоризм учителя: «Крик — это выражение бессилия».
Роль учителя литературы, самую важную в школе, постигали ученики Алевтины Павловны разных лет, приобщаясь к высоким нравственным истинам, носителем которых она была в полной мере как русский интеллигент, отдававший себя людям. Сколько времени она как классный руководитель проводила с учениками! Как хорошо знали они ее небольшую комнату в коммунальной квартире на Октябрьском проспекте с большим количеством книг, куда можно было прийти с радостью и бедой, где до позднего вечера сочинялись выпуски сатирической стенгазеты «Игла» или писались сценарии очередного «Огонька»!
Алевтина Павловна всегда жила успехами, радостями и заботами своих учеников, многие из которых и по окончании школы оставались ее друзьями.
Интерес к бывшим ученикам у Алевтины Павловны был особого рода: она была неравнодушна к тому, как сложится их семейная и профессиональная жизнь.
Будучи многие годы внештатным корреспондентом газеты «Советская Россия» в Пскове, Алевтина Павловна в 1960 году написала статью о своих выпускниках «Они учились в одной школе». В статье запечатлелись ее размышления, за боты, тревоги о своих учениках, проявились главные черты характера: открытость, доброжелательность, интерес к людям. Здесь она выразила свое понимание учительской профессии.
«Разглядывая альбом, — пишет Алевтина Павловна, — я припоминаю всех своих учеников. По-разному подходят они к своему счастью, относятся к своему долгу, строят семью. Но мы, учителя, несем равную ответственность за каждого из них. Мы разделяем их радости и горе. В их промахах и ошибках мы видим долю и своей вины: где-то мы проглядели, что-то упустили, чего-то не доделали.» Так требовательно она относилась к себе и будучи учителем, и по выходе на пенсию. И всегда ее дом был открыт для учеников разных лет, которые, благодаря ее человеческому таланту, узнали друг друга и подружились.
Последние годы жизни Алевтины Павловны прошли в Московской области в семье сына. Ей, конечно, не хватало прежнего, самого активного общения с учениками, хотя она вела большую переписку, звонила, находилась в курсе многих событий. Алевтины Павловны не стало в апреле 2002 года. Она прожила долгую жизнь, оставя след на земле: сына, внуков и, конечно, своих учеников.
Н. В.ЦВЕТКОВА
Проносятся годы, как птицы.
И их никому не догнать.
Мечте в небеса уж не взвиться,
Но жизни раскрыта страница —
И надо ее дочитать.
Меж дней и спокойных, и чудных,
Теряешь волненье и зло.
Бывает и горько, и трудно,
И яростно…
Даже и нудно —
И ждешь, чтоб тебе повезло!
Не знаешь, где плюс, где утрата.
Но жизнь все же тем хороша,
Что есть в ней «минуты возврата»:
В твой дом, как бывало когда-то,
Приходит родная душа.
Волненья…
Рассказы…
Расспросы…. —
А помните: «Ленка?…
Коса?…»
Блестит огонек папиросы
И реют вдали паруса…
А в письмах:
О том, что были на море летом,
Что дочка любит харчо.
О том, что «не вышло поэтом»,
Поэтому стал врачом.
Они, эти письма, —
Как суд над нами.
Ты многое в них поймешь.
Ошибки свои увидишь,
От них никуда не уйдешь.
И если один — ленивый,
И очень упрямый — другой —
То, может, все их порывы
Не поняты были тобой?
Но если далеки от фальши,
И помнят привет «той волны»,
И к цели стремятся дальше,
То, значит, и мы нужны?!
А. П. РЮТЧИ
СЕЛО ИЛЬИНО ОПОЧЕЦКОГО УЕЗДА И ЕГО ВЛАДЕЛЬЦЫ НАКАНУНЕ I МИРОВОЙ ВОИНЫ
Публикация, предлагаемая читателям, основана на дневниковых воспоминаниях Николая Павловича Полянского -действительного статского советника, управляющего Нижегородским отделением государственного банка Российской империи. Именно ему принадлежит заслуга постройки нового прекрасного здания нижегородского банка, на деньги, заработанные самим отделением этого банка без использования средств казны. Открытие нового здания банка было приурочено к 300-летию дома Романовых в 1913 г. и прошло с присутствием императора Николая II и членов его семьи.
Н. П. Полянский имеет прямое отношение к Пскову. Его отец Павел Ефимович Полянский служил в Пскове. Он был правителем дел общего присутствия псковской губернской строительной и дорожной комиссии. В 1852 г. в Ёогоявленской церкви г. Пскова Павел Ефимович и его жена Евгения Александровна (урожденная Кинареева) крестят своего сына Николая, родившегося в Пскове 8-го февраля 1852 г. Восприемниками при крещении Николая Павловича были порховский помещик, колежский ассесор Ефим Васильевич Бухаров и осташковская помещица Софья Александровна Полянская. Детские и юношеские годы Николая проходили в Пскове, в имении его деда с. Жединовичи Порховского уезда, а затем в Петербурге и Тамбове.
П. Е. Полянский, исполнявший должность вице-губернатора Тамбовской губернии, в 1871 г. скончался от холеры, и его семья вернулась в г. Псков. Н. П. Полянский поступил на службу в Псковское отделение государственного банка России.
В 1875 г. в Покровской церкви Старицкой волости Опочецкого уезда состоялось венчание Н. К. Полянского с помещицей с. Ильина Опочецкого уезда Юлией Георгиевной Гущиной 1856 г. рождения. За невестой в Опочецком уезде, кроме с. Ильина, числились пустоши Журавлево, Барашково, Лычево, деревни: Борисово, Репиново,- всего 411 десятин земли, доставшиеся ей от деда Николая Васильевича Снавидова. Снавидовым же Ильино было пожаловано за службу царем М. Ф. Романовым в 1637 г.
Н. В. Снавидов состоял в дальнем родстве с Голенищевыми-Кутузовыми. Двоюродный дядя Н. В. Снавидова -Иван Тарасьевич Снавидов -был женат на родной племяннице Михаила Иларионовича Прасковье Осиповне Ушаковой.
Старшие сыновья Н. П. и Ю. Г. Полянских Павел и Уар и дочь Евгения родились, когда их отец служил в Пскове, и были крещены в церкви Покрова от Торга. Затем служба Н. П. Полянского забрасывала его во многие другие города России. Но о Пскове он не забывал. В 1912 г. его и его семью вносят в VI часть родословной книги псковского дворянства. Только один раз, летом 1914 г., ему удаётся погостить в имении своей жены с. Ильино (имений у родителей Н. П. Полянского не было).
Как выглядело с. Ильино накануне 1-й мировой войны, о чем думал и чем занимался в нем псковский дворянин и государственный чиновник довольно высокого класса Н. П. Полянский, повествует он сам в своих воспоминаниях. Привожу выдержки из его воспоминаний.
«Мы с женой моей, Юлией Георгиевной, и сыном Алексеем (младший из 6-ти детей Полянских — Л. М.) поехали отдохнуть в имение жены Ильино в Опочецком уезде Псковской губернии. Давно мы собирались это сделать, но все как-то не удавалось. То времени по службе нет, то избегали расходов. Главная же причина была и та, что не было в Ильине хотя бы небольшого отдельного от арендаторского для нашего жилья домика. Не было кухни и ледника. Все это в несколько лет понемножку я выстроил. Раскопал в старом сарайчике старинную барскую мебель — и дело устроилось.
Ездил заранее в Ильино, чтобы купить и привезти из Опочки хорошие железные кровати с пружинными тюфяками и волосяными наматрасниками; умывальник, самовар и посуду.
Медную кухонную посуду нашел в том же сарае в Ильине. Оставалось только перемонтировать и отдать полудить. Все это сделал — нанял на целый год столяра для ремонта и обивки мебели — и дело, что называется, вышло одна прелесть. Многие вещи из старой мебели красного дерева и карельской березы вышли чудо как хороши. Обивку подобрал стильную, частью из отысканного в Опочке залежалого морозовского (фабрики С. Морозова) бархата, а частью — нашел в г. Костроме в кустарном магазине. В шкапах и комодах в том же покачнувшемся на одну сторону сарае, верно оберегавшем под заржавлеными замками и моими печатями нашу дедовскую движимость, я нашел в желтых и из красного дерева с черными углами рамках редкие гравюры. Нашел я также родственные портреты, писанные масляными красками, и несколько попорченных сыростью картин. Разумеется, все это сейчас же было развешено по стенам в порядке назначения комнат. Привез из Нижнего старинного рисунка голубого полосатого ситцу для занавесей на окна и драпировок.
Флигелек из четырех комнат вышел прямо-таки игрушка. С виду он неказист, потолки низенькие, но как только войдешь в домик, так сразу же невольно перенесешься в обстановку помещичьей жизни сороковых годов и проникнешься к своим предкам чувством глубокого уважения.
Во всем проглядывал у них верный и строго определенный размер жизни. Видно, что люди не только жили, а умели жить и во всем понимали толк. Между одним и другим поколениями проглядывала родственная общность и кровная связь…
Я вставал всегда раньше, чем моя жена. Она, как и везде, любила поспать. Но зато и ложилась значительно позже. Все, бывало, читает или раскладывает пасьянсы…
Бывало, вытащу ее вечерком погулять около дома. На левой стороне из-за огромных вековых лип светил большой круглый месяц. В воздухе сухо. Кругом тишина. Дождей в мае и июне месяце в том году (1914) не бывало совершенно. Крестьяне и наши арендаторы тосковали и служили молебны о дожде…
Я пишу про Опочецкий уезд Псковской губернии…
Встав рано утром, обычно я ходил в сад к фонтану. Дорожка идет по склону бугра аллей из старых толстых лип к горному ключу с чудной водой; холодной и чистой, как кристалл. Теперь там простои невысокий деревянный сруб, прежде же была из диких камней оригинальной формы горка, с чугунным для фонтана львом. Лев цел, но перенесен в усадьбу, так как его давно бы похитили. А камни оказались в соседнем селе Нестюгине. Ими обложен фронтон главного подъезда барского нестюгинского дома. Сделал это бывший нестюгинский садовник Келли. Он, как мне передавала об этом владелица села Нестюгина Софья Алексеевна Пальчикова, потому это сделал, что у нас в Ильине все равно эти камни раскрали бы, так как арендаторы караулить их не будут, а в Нестюгине они сохранны, когда понадобятся в Ильино, то всегда можно взять. Но как их теперь взять? Софья Алексеевна умерла. Келли давно и там нет. Нестюгино уже в других руках…
Вода этого ключа, о котором я сказал, по своей кристальной чистоте и замечательно приятному вкусу прямо-таки удивительная. Я все собирался свезти несколько бутылок для химического исследования. Уверен, что результат исследования дал бы нам новую воду вроде какой-нибудь «Куваки» и т. п.
Точно так же я всю жизнь собирался и собраться все же не мог произвести анализ мелкого подпочвенного сероватого камня, как бы рассыпанного по всей ильинской земле, в некоторых местах весьма глубокого наслоения. Ильинская земля очень плодородная. Несмотря на то что имение это более 50-ти лет находится в аренде, а арендаторы всегда стараются лишь о том, чтобы как можно больше с земли взять, урожаи каждый год в Ильине замечательные. Кругом иногда хлеба нет, а в Ильине есть всегда.
«Золотое это ваше Ильино, -говорят крестьяне. — Вот что! Вашей земле камень помогает. У вас — где камень, там и хлеб». Все это дает повод предполагать, не фосфоритный ли у нас в Ильине камень?.. Все это необходимо обследовать и разработать. Это дела будущего, а теперь продолжаю о нашем времяпрепровождении в Ильине…
Дохожу каждое утро до источника и пью понравившуюся мне воду. Затем сажусь на скамеечку на возвышенной площадке и задумываюсь… Вероятно, на этом месте в старину была беседка, так как это конец сада и с этой площадки красивый на окрестности вид. Около площадки растут сирень и акации.
Есть кусточки жасмина. Внизу под коркой заросший тростником пруд. Посидев на скамеечке, прежним же путем возвращаюсь домой.
Не доходя до дому, опять сажусь на устроенной мною же скамеечке на обрыве, любуясь на посаженную также при мне несколько лет назад грядкой линию зелененьких елочек. Как, думаю, сравнительно недавно я поручил эти елочки арендаторам Васильевым посадить, а какие уже большие успели вырасти? Это «недавно» было почти двадцать лет тому назад…
Вечерний же чай любили пить на чистом воздухе… Иногда там и обедали.
Я остановился на Ильине довольно долго потому, что мы, несмотря на всю нашу любовь к деревенской жизни, все время были лишены возможности проводить лето «у себя» и принуждены были слоняться по чужим дачам.
Имение, когда я женился на Юлиньке, было совершенно разоренное. Постройки все развалившиеся. В маленьком дедовском домике жил арендатор. Доходу имение не приносило никакого. Аренду съедали земские и другие повинности. Средств поднять имение у нас не было. Для того чтобы хоть несколько следить за ним, мы ездили иногда погостить в соседние имения — к отчиму жены Алексею Михайловичу Ирецкому, в Кротово, или к бывшей попечительнице жены — Софье Алексеевне Пальчиковой, а потом к Варваре Алексеевне Пещуровой (сестра С. А. Пальчиковой — Л.М.) — в село Нестюгино. Двери этих имений всегда были для нас открыты. Нас принимали, как своих родных. Но все же это не могло нас так устроить, как мы жили бы у себя.
Наконец, спустя уже много лет, мне удалось привести Ильино в возможный по нашим средствам порядок (Н. П., будучи управляющим банка получал 5 тысяч рублей денежного содержания в год). Прежде всего я начал с надворных построек. Построил новый скотный двор, гумно, сараи, амбары и огородил сад. Затем построил отдельный для арендаторов флигель на две половины на каменном фундаменте, с прекрасным каменным подвалом, а также выстроил избу для рабочих.
Все это строилось постепенно и в течение многих лет и стоило больших по нашим средствам денег. Построечные расходы покрывались — частью из арендных получений,частью от продаваемого от времени до времени выборочной рубкой леса, а частью за счет кредита в Псковском Обществе Взаимного Кредитования Уездного земства. И уже потом, когда все хозяйственные постройки были в исправности, я решил построить для себя маленький флигелек из четырех комнат, отличную кухню, ледник и сарай с отделением для конюшни.
Разумеется, когда все, хотя и с большим трудом, было готово, прожить первое во всей нашей жизни лето в своем родовом гнезде было особенно привлекательно. Поездку нашу в Ильино я обставил всеми Удобствами…
Из Нижнего Новгорода до г. Острова Псковской губернии, ехали по железной дороге, а в Острове взяли автомобиль до самого Ильина через г. Опочку. Когда ехали обратно, то накануне отъезда выписали из Опочки в Ильино опять автомобиль. Из Опочки поехали уже не на станцию Остров… а на Пустошки… по чудному Витебскому шоссе, с красивыми озерами и хорошим хвойным лесом. Из Пустошек по железной дороге через Москву в Нижний.
Эта семейная наша поездка в Ильино была и первая и последняя. Началась война».
Вступительная статья, комментарий Л.Макеенко
Одним из самых ценных и интересных книгохранилищ на псковской земле сегодня является древлехранилище, или Отдел рукописей и редких книг Псковского музея-заповедника. Здесь можно познакомиться с документами, древними рукописными книгами ХУ-Х1Х вв., книгами кириллической и гражданской печати Х/111-Х1Х вв., отражающими историю и культуру нашей страны.
Только узкому кругу специалистов известно о существовании более 4 тысяч книг иностранной печати ХVI-ХIX столетий, хранящихся в музее.
Складывалось это собрание постепенно. В 1920 г., Е. М. Тихвинский, руководивший в то время всей музейной работой в Пскове и Псковской губернии, перевез в Поганкины палаты остатки фундаментальной библиотеки из разоренного немцами здания Псковской духовной семинарии. Основную часть ее составили книги, изданные в Германии, Швейцарии, Франции, Нидерландах, Италии, Англии. Их присоединили к библиотеке Псковского Археологического общества, а также к библиотекам, вывезенным из имений Туховик и Щиглицы, принадлежавших Яхонтовым и Гилейн-фон-Гембиц. Позднее, в 1925 г., в музей поступили книги из ранее закрытого Мирожского монастыря, остатки библиотеки генерала Куропаткина и различных учебных заведений. Среди них были книги на иностранных языках.
В 1924 г. директором Псковского музея-заповедника стал Август Карлович Янсон — филолог-классик, полиглот, получивший прекрасное образование в Юрьевском и Гейдельбергском университетах, он до революции работал в Рижской ратушной библиотеке. За очень короткое время (1926-1929 гг.), пользуясь консультациями специалистов Академии Наук и известного ученого-филолога Н. Киселева, он сделал краткое описание всех хранящихся в то время в музее книг иностранной печати.
В начале Великой Отечественной войны рукописи на иностранных языках, а также книги иностранной печати не смогли эвакуировать. Они остались в Пскове и были вывезены немцами в 1944 г. После войны, в 1945 и 1956 гг. основная часть их вернулась из Риги и Польши. Сегодня эти редкие издания хранятся в различных фондах псковского древлехранилища.
Особую ценность среди них представляют издания XVI в. на латинском и греческом языках. Их немного, всего 90. Это произведения известных немецких, французских, итальянских, нидерландских гуманистов, литература по истории, географии, богословию, изданная в различных западноевропейских странах.
В книжном фонде XVI в. выявлено всего лишь 7 итальянских книг, относящихся к самым известным венецианским и римским издательствам и типографиям.
Итальянских изданий было мало и в дореволюционных псковских книжных собраниях. Несколько томов находились в библиотеке Псковской духовной семинарии, в Музее Псковского Археологического общества и в библиотеке Мирожского монастыря.
Это миниатюрные томики величиной с ладонь или даже меньше предназначались для постоянного пользования, их удобно было носить в сумке, в кармане, брать в дорогу. Поэтому они плохо сохранились: порой у них отсутствуют титульные листы или переплеты, листы порваны, загрязнены, помяты.
Самым ранним итальянским изданием в псковском древлехранилище является «Грамматика» известного византийского ученого Константина Ласкариса (1431- 1501). Первое издание «Грамматики» появилось в Италии в конце XV в. Оно было настолько популярно, что неоднократно переиздавалось. «Грамматика» из псковского собрания была напечатана в 1521 г. в типографии Мельхиора Сесса и Пьетро Равани в Венеции. Ценность ее несомненна, так как она относится к палеотипам, к наиболее ранним печатным книгам Западной Европы 1500-1550 гг. «Грамматика» интересна и как первая книга, изданная в Европе на греческом языке, и как образец самого раннего учебника греческого языка.
В Венеции, где существовала греческая колония, издавались книги на греческом языке не только светского, но и религиозного содержания. Изданные в Венеции «Евхологий» (сборник текстов, используемых для богослужения) и «Триодь» ранее входили в состав библиотеки Мирожского монастыря.
Известнейшим венецианским типографом, .возглавившим крупную издательскую фирму Мануциев (1494-1597), был Альд Мануций Старший (1448-1515). Именно он первым наладил серийное производство книг маленького формата.
К сожалению, в псковском древлехранилище нет альдин (книг, изданных самим типографом), но есть два издания его внука — Альда Мануция Младшего (1547-1597), который подписывался «Альд Мануций, сын Павла, внук Альда». Альд Мануций Младший издавал богословскую литературу, произведения своего отца Павла и свои собственные труды. В псковском древлехранилище представлены произведения Павла Мануция и Альда Мануция Младшего.
Популярность книжной продукции фирмы Мануциев способствовала появлению подделок. Чтобы избежать этого, Альд Старший на титульном листе стал использовать издательскую марку-гравюру, на которой изображался дельфин с якорем и надпись — «Aldus» или «Festino Lente» — «Поспешай медленно». Его наследники ввели профильное изображение основателя издательской фирмы — Альда Мануция в берете. Именно от марки Альда пошли типографские и издательские марки известнейших европейских типографов — Этьена, Плантена, Эльзевира — с изречениями, девизами, поговорками.
Типографской маркой другой старейшей итальянской фирмы «Джунта» являлась лилия. Ее изображение мы видим на титульном листе книги «Сочинения Аристотеля» из псковского собрания. Фирма «Джунта» имела огромные заказы. Для их выполнения она открыла свои представительства в Риме, Лионе, Лондоне, Мадриде и других городах Европы. Наша книга была издана в 1579 г. в Лионе у Иоанна Джунты. Это издание интересно для нас не только тем, что принадлежит к известной европейской фирме, но и тем, что на пергаменном переплете есть надпись «Александр Лавров». Вероятно, книга принадлежала великолукским помещикам Лавровым, а затем это ценное издание поступило в библиотеку ПАО.
Как ни скромно псковское собрание итальянских изданий, оно все же отражает основные черты итальянской книжной деятельности XVI столетия. В нем представлено как наследие гуманистов — Павла и Альда Мануциев, Марка-Антуана Мюре, с их комментариями, -так и произведения известнейших античных поэтов и мыслителей — Анакреона, Валерия Катулла, Секста Проперция, Аристотеля. Книги, изданные в Италии в XVI в. и хранящиеся в Псковском музее, не подавляют своими размерами, не ослепляют роскошными переплетами, великолепными гравюрами. Но именно эти скромные книжечки дают почувствовать аромат времени, ощутить эпоху Возрождения.
О. А.КУДРЯВЦЕВА, старший научный сотрудник отдела рукописей и редких книг
РАННЯЯ ВЕСНА В ПСКОВЕ
Давно мы не имели так рано такой прекрасной и теплой весны как нынешний год. Температура совершенно летняя: от 15-18 и более градусов в полдень. Прогремел уже и первый гром, и теплый дождь омыл деревья и поля — и они зазеленели. Сравнивают зелень лугов с бархатом: это сравнение, кажется, никогда не могло быть ближе к природе, как нынешнею весною: так ровно, дружно пошла зелень, что поля в самом деле казались выстреженными подобно прекрасному зеленому бархату. Такая благодатная весна и на человека действует благодетельно, она наводит веселое расположение; это может быть потому, что хорошая предвестница обильного лета…
«Псковские губернские ведомости», 1844, 3 мая
ПРОИСШЕСТВИЯ
В Островском уезде в марте месяце сего года бессрочно отпускного рядового пехотного Принца Карла Прусского полка Бориса Лукина жена Иринья Максимова, родила трех сыновей-близнецов, окрещенных тотчас и получивших названия, Федот, Герасим и Василий. Из них два последние, Герасим и Василий, умерли.
«Псковские губернские ведомости», 1844,24 мая
Мая 8 числа в ночи в Великолуцком уезде в сельце помещицы Дураковской Рождествене в домах живущих там крестьян Ильи Гаврилова и Ивана Никитина вспыхнул огонь на скотном дворе, и пожар при сильном ветре, скоро распостраняясь причинил убытку на 1500 руб. серебром. При сем случае сгорел спавший в пуне сын Гаврилова, Михаиле Ильин.
Во время случившегося вечером 14 числа мая Островского уезда Туровецкой волости, в деревне Меленки пожара, от коего сгорело 4 двора, двое крестьян Фома Нефедов и Степан Никитин обгорели при вытаскивании разных пожитков так сильно, что умерли спустя 5 часов после пожара. Убыток, причиненный пожаром, простирается до 1300 руб. серебром.
«Псковские губернские ведомости», 1844, 31 мая
Предоставила Елена КИСЕЛЕВА
© Стерх, 2002.