Псков (Юрий Павлович Спегальский, 1946)

В глубокой, туманной для нас древности теряется возникновение Пскова. Неизвестно, когда построен Псков и кем — говорит псковская летопись. В 903 году, более тысячи лет тому назад, князь Игорь взял себе в жены Ольгу „родом из Пскова» — следовательно, тогда Псков уже существовал. Вероятно, он был одним из первых населенных пунктов северо-западной Руси. Наши предки знали, где строить города. На прекрасной местности, радующей глаз, у широкой реки Великой, в месте впадения в нее речки Псковы, возвышалась окруженная водой высокая известковая скала с крутыми, обрывистыми краями. Вокруг шумели леса, где водилось множество всякого зверья и дичи, а в реках и озерах было множество рыбы. Река была и средством сообщения. Недалеко отсюда река Великая впадала в Псковское озеро, сливавшееся затем с Чудским. По рекам Эмбаху и Нарове озера сообщались с далекими морями и странами. На этой скале, у слияния рек Великой и Псковы, был построен псковский Кремль, или как сами псковичи его называли „Детинец». Город быстро рос и развивался. Его географическое положение на границе Руси и на удобнейшем пути в чужие страны естественно сделало его важнейшим торговым центром. Уже в XIII веке автор немецкой хроники писал о Пскове: „Этот город так обширен, что его окружность обнимает пространство многих городов, и в Германии нет города равного Пскову». В XV веке уже существовали деревянные стены вокруг Окольного города и каменные укрепления Запсковья, т. е. крайнее наружное кольцо укреплений.

Неустанно укрепляли и украшали псковичи свой город, обносили его стенами, строили башни и церкви, заменяли деревянные постройки каменными, настилали мостовые, строили мосты и переходы через реки и топкие места, расширяли посады. Вражеские нашествия, пожары и повальные болезни не могли остановить роста города. Всё с удивительной быстротой восстанавливалось, расширялось и делалось еще краше. Псков сделался сильнейшей крепостью, важнейшим торговым центром и красивейшим городом. „Мы уже в миле от Пскова. Любуемся Псковом! Боже, какой большой город! точно Париж»,—писал польский царедворец Пиотровский, видевший Псков во время его осады в 1581 году. „Город чрезвычайно большой, какого нет во всей Польше, весь обнесен стеной, за ней красуются церкви, как густой лес, всё каменные; домов за стенами не видно»,—добавляет тот же Пиотровский.

Шведы, осаждавшие Псков в 1615 году, также оставили свои заметки о красоте Пскова, его блистающих белых стенах и башнях. Еще издали, при приближении к древнему Пскову, когда дороги поднимались на холмы, сквозь дымку тумана мерцала позолота главы и белели стены Троицкого собора — псковской святыни, возвышающейся над всеми постройками города. Около города, с юга, большие пространства были заняты холмами, покрытыми зарослями вереса. Отсюда можно было издали видеть загородные красивые строения среди синеющих крыш и оград посадов, а за ними виднелись белые стены и башни города.

Со стороны Завеличья дороги проходили сквозь густые, дремучие леса. Тесные зеленые стены леса сменялись вдруг у самого города широчайшим пространством. Сквозь пролеты между домами и дворами Завеличья блистала Широкая полоса реки Великой с белеющими парусами я раскрывалась обширнейшая картина всей западной стороны Пскова: низкий пловучий мост с толпой на нем, противоположный берег — местами скалистый и высокий, местами низкий, с рассыпанными по нему кое-где банями, варницами, избушками и пристанями; высокие белые стены города с зубцами и бойницами, покрытые тесовыми крышами; башни и роскаты, сверкающие своей побелкой, покрытые тесовыми шатрами с вышками и прапорцами; деревянные зубчатые остроги и захабы перед воротами; иконы над воротами, закрытые навесами от дождя.

Над всей картиной господствовал Кремль и возвышавшийся Троицкий собор, построенные на самом высоком холме Пскова. Поражал своим видом Довмонтов город, привлекали внимание громады угловых башен города—Покровской и Варламской и „Нижние решетки», где под сводами, прорезавшими толщу крепостной стены, между дубовыми, окованными железом бревнами опускных решеток бурлила и пенилась вода Псковы реки.

С севера и востока от города к крепостным рвам подходили леса, местами простирались топи, а кое-где возвышались высокие холмы, с которых открывались голубеющие дали. С востока, у грозной Гремячей башни, в город, журча, втекала сквозь пятеро пролетов с решетками извилистая, усыпанная валунами, Пскова, на которой не было видно ни одного паруса, но зато шумели колеса и запруды многочисленных мельниц.

Богатую и разнообразную картину представлял собой город во времена его наивысшего архитектурного расцвета. Широко развернувшийся торжественный, суровый и малолюдный Кремль был священным для псковичей местом и сердцем Пскова. Здесь, в Троицком соборе, хранились все реликвии города: мечи его князей Всеволода-Гавриила и Довмонта-Тимофея, древние грамоты Пскова, печати и государственная казна, а в нижнем этаже собора были могилы псковских князей. Высокий и широкий собор делил пространство Кремля на две части: в северной его части находились амбары, погреба и житницы. В житницах и погребах в Кремле хранились важнейшие для жизни города запасы: хлеб и другое продовольствие, оружие, порох, одежда. Свирепые псы охраняли это место. За воровство, совершенное в Кремле, псковские законы карали смертной казнью.

Передняя часть Кремля, перед собором, была занята вторым собором—Благовещенским—и Митрополичьим двором. Всё здесь было крупно и величественно. Могучая стена и высокий обрыв с протоком внизу отделяли Кремль от расположившегося у его подножья Довмонтова города. Высоко поднималась стоявшая на Кремлевской стене колокольница Троицкого собора. На ней некогда висел вечевой колокол, сзывавший псковичей на вече. Рядом с колокольницей высилась башня с часами. Двое ворот — Темные ворота и Смердьи—с мостами у них, перекинутыми через проток, соединяли Кремль с Довмонтовым городом. Целый лес храмов и звонниц заполнял Довмонтов город. На пространстве площадью около гектара стояло до двадцати храмов, древних и более новых, больших и маленьких, с приделами и без Приделов, с главами различной формы, покрытыми чешуйчатой блестящей цветной поливной черепицей, и белым луженым железом, и деревянной чешуей, и штампованным узорчатым железом, и свинцом. Стройные звонницы, стоявшие у каждого, хотя бы самого маленького храма, поднимали на своих высоких столбах целый оркестр разнообразных колоколов. Множество крестов увенчивало главы всех этих хоть и небольших, но прекрасных построек: позолоченные или просто железные; ажурные и затейливые, подобные веткам чудесного дерева, и простые, и массивные; с коронами на верхушках или литыми и коваными голубями, которых легко можно было спутать с живыми голубями и воронами, сидящими на крестах и на растяжках. Две улицы, ведущие к мостам и воротам Кремля, и переулки еле пробивались между белыми стенами храмов и звонниц и стенами других построек. Здесь в XVII веке были строения Дворцового Приказа, каменная Приказная палата, палата для „просящих старцев» и др.

Стена, построенная, по преданию, князем Довмонтом, отделяла Довмонтов город от Среднего города. Широкая, просторная, замощенная громадными плахами площадь „Старого торга» сменяла тесно застроенное пространство Довмонтова города. С этой площади за узорчатыми крестами Довмонтова города видны были высоко возвышавшиеся стены Кремля, его башни, собор, колокольница и часы. Отсюда через Власьевские ворота в городской стене был выход на Великую реку и Завеличье, через Рыбницкие ворота — выход на Пскову и Запсковье. Отсюда же начинались самые большие основные улицы Пскова: Великая, идущая на юг через весь Средний и Окольный город, Петровская, идущая на Новгородскую дорогу и Званица, идущая через всё Запсковье на Гдовскую дорогу.

Здесь, на этой, площади, до 1510 года помещался торг, перенесенный затем в Окольный город. Посреди площади стояли два могучих каменных шатра, под которыми укрывали от дождя несколько больших и много мелких пушек, покрытые искусным орнаментом длинные литые пищали, носившие каждая свою кличку: „Троил», „Барс», „Соловей», „Медведь», „Трескотуха» и много безыменных небольших пищалей, „хвостуш», „тюфяков» и т. п.

Вокруг площади возвышались храмы, у самой городской стены—казенный государев двор, бывший княжий двор с церковью, каменными палатами, караульнями и другими постройками, видневшимися из-за ограды. Караульни, съезжие избы, палаты для писцов окружали площадь, а за ними виднелись улицы и перекрестки, дворы, сады, горки, площади, хоромы и палаты, стены и башни Среднего города. За Средним городом располагался большой Окольный город. То была самая большая и наиболее оживленная часть его. Широкие пространства нив и огородов и сады сменялись то узкими и тенистыми, то солнечными улицами и переулками, иногда сплошь деревянной, чаще смешанной застройки, иногда окруженными почти одними каменными постройками. Местами открывались уютные окруженные купами зелени площади, на которых блистали группы церквей с приделами, притворами и крыльцами и вздымались звонницы с круглыми столбами и зубчатыми крышами. Часто встречались монастыри, окруженные оградами с воротами. С монастырями соревновались наиболее богатые дворы псковских купцов. Обширный „Большой торг», окруженный оградой и множеством амбаров и складов, пестрел синеющими, серебристыми и темными тесовыми и драничными кровлями сотен лавок, амбаров и других построек, среди которых сверкал храм Ксении. Тут же были расположены гостиные дворы: Льняной, Немецкий, Московский, Тверской и Большой. Тысячи лавок и амбаров, ледники, важни, избы, палаты, дома, заезжие дворы, казенные дворы: пушечный, где лили пушки, денежный, таможный, тюремный, кружечные дворы, где продавалось всякое питье, — великое множество всяких построек заполняло Окольный город, и всех их не перечислить, как не описать разнообразия уголков и частей его. Караульни и пушки под шатрами стояли у проезжих городских ворот. Кое-где на перекрестках стояли под навесами древние почитаемые кресты. Высокие палаты возвышались над садами и оградами, амбарами и избами, затейливые тени отбрасывали каменные блистающие узоры наличников на скульптурные поверхности толстых стен. Кудрявые березки и рябины росли у колодцев и украшенных иконами ворот; резные гульбища лепились под широкими свесами тесовых крыш, тонко украшенные подзоры бросали тени на рубленные из могучих бревен стены.

Темнеющая и синеющая масса деревянных хором и других построек, казалось, специально существовала для того, чтобы еще больше блистали и светились высокие стены каменных построек, бросавшие от себя светлые отражения. Особенно заботились псковичи об уюте, удобстве и красоте внутренних жилых помещений и дворов. Деревянная резьба, каменные узоры и яркие цветные изразцы чаще встречались в более интимных и украшенных дворах, чем на улицах. Поросшая травой земля, колодцы, садики и мелкие постройки окружали выходившие на дворы столбы и пролеты сказочно красивых крылец, над которыми возвышались деревянные гульбища и терема. На улицах, площадях и дворах все было оживленно, кипело жизнью.

Здесь, в Окольном городе, одинаково легко можно было встретить игумена и игуменью из множества псковских монастырей, богатейшего купчину, ведущего громадный торг с заграницей, мелкого торговца, ремесленника, простолюдина, землепашца. Повара, портные, кузнецы, каменщики, конюхи, мельники, дьячки, живописцы, квасовары, хлебники, коновалы, плотники, сторожа, извозчики, попы, казаки, мыльники, солодежники, кисельники и банщики—невозможно перечислить всех, кто здесь жил, работал, торговал, праздновал в праздники, выпивал по кружалам, приценивался в лавках к товарам.

Более сорока шести рядов большого торга были заполнены лавками, в которых можно было купить всё, что тогда можно было пожелать, начиная от золота, драгоценных тканей и камней, кончая селедками, рогожами и сеном. Лавки были также рассеяны по некоторым наиболее оживленным улицам города. Ходкие товары, как калачи, кисель, яблоки, пуговицы, продавались с лотков и с саночек. Какие только богатства не хранились в подклетях и амбарах купцов; какие только вещи не изготовлялись в многочисленных мастерских, среди которых были мастерские литейщиков, медников, оловянников, сапожников, шапочников, иконников, скорняков, Серебреников и иных мастеров; каких росписей, икон и других произведений искусства не было в храмах; красивых с цветистым, сочным орнаментом изразцовых печей, чеканных и кованых металлических изделий, цветных окончин с причудливыми переплетами, резьбы, тканья и шитья в палатах и хоромах! Изучение прошлого нашего народа наглядно убеждает нас в его высокой культуре. В XVII веке, когда в Западной Европе нечистоты выливались на улицы самых больших городов и почти не существовало сколько-нибудь благоустроенных уборных, в Пскове они были устроены в каждом доме. Более 250 колодцев было на улицах и дворах Пскова, в нескольких десятках общественных бань мылись псковичи, не считая их собственных домашних бань.

Немногим меньше, чем Окольный город, было Запсковье. Здесь не было такого множества казенных дворов и построек, не было торга, было больше простых жилых дворов, садов и огородов, но и здесь всё было украшено красивыми строениями, богатыми каменными палатами и дворами. Полно очень своеобразной красоты и живописности было пространство по берегам Псковы, между стеной Среднего города, Запсковьем и Окольным городом. Красивейшие перспективы открывались у Запсковского моста, у Бродов. Неровные зеленые берега, мосты, стены и башни, дома, сады, дворы и огороды на холмах, вокруг извилистой Псковы, островки, шумящие запруды, мельницы и трепальни, пруды, варницы и бани, расположенные близ воды—всё это складывалось в разнообразную и красочную картину. У Кремля под кое-где зеленеющей скалой Детинца и его стеной с башнями, над которой высоко поднимался Троицкий собор, раскинулись рыбные ряды с сотней лавок, амбарами и пристанями. Летом Пскова-река была здесь запружена ладьями, пестрела их расписными носами, парусами, флажками, развевающимися на мачтах. Зимой здесь, посреди реки, на льду „за полтора перестрела» от водяных ворот города, т. е. от устья Псковы, располагался рыбный торг, где, так же как на берегу, можно было купить и свежую, и соленую, и уже вареную рыбу, а также хлеб, калачи, квас и разную квашенину. Рядом с рыбным торгом, по другую сторону Запсковского моста, блистали каменными строениями, палатами и оградами Снетогорское подворье и Наместничий, позднее Воеводский, двор.

За широкою Великой рекой раскинулось Завеличье с его древними богатыми монастырями, гостиными заезжими дворами — Любекским и Шведским, где жили иноземные купцы и хранились их товары. Завеличье не было окружено стенами, и его улицы непосредственно переходили в дороги, идущие через дремучие леса, доходившие отсюда до самого Изборска. На Завеличье, на высоком берегу речки Мирожи, располагалась Стрелецкая слобода. В стороне стояли печи, где обжигали известь и гончарные изделия, а на Железной горке — плавильные „печищи», в которых переплавлялась железная руда.

Псковичи, создавая в течение нескольких веков свой город, вкладывали в него все свое уменье, все знания, вкусы, понимание уюта, удобства и красоты. Псков XVI—XVII веков являлся результатом многовекового народного творчества. Псковичи сохраняли и умело использовали особенности пейзажа родной русской природы. Крутая зеленая горка, зеленый лужок, белая березка или раскидистая ракита, веселый ручей, бегущий меж камней и кусточков—всё это не только воспевалось в русских народных песнях, но и в древнем Пскове—этом большом и многолюдном городе—сохранялось и увеличивало его красоту, делало его уютным, милым русским городом.

Со свойственным народному творчеству уменьем псковичи широко пользовались контрастами. Выбеленные известью каменные здания никогда не казались бы такими сверкающими, если бы они не были окружены деревянными постройками и зеленью садов. Деревянная застройка казалась бы однообразной, если бы она не прерывалась то просторными нивами, то холмами, то садами, зеленеющими летом, желтеющими осенью и искрящимися изморозью зимой, то массивными тяжелыми каменными постройками, то вытянутыми вверх звонницами. В этом крупнейшем тогда европейском городе рядом с великолепными палатами можно было увидеть маленькую обомшелую избушку; рядом с шумными, многолюдными площадями и улицами, с многочисленными зданиями и храмами помещались тихие, окруженные зеленью и заросшие травой, задумчивые уголки, пашни и покосы. Рядом с самыми богатыми постройками золотились ржаные нивы, шумели мельницы, на прохладных зеленых берегах топились низенькие закопченные баньки, журчали ручьи, темнели топкие места с бревенчатыми „лавицами»— переходами через них, возвышались зеленые, буйно заросшие холмы.

Рядом с богатыми строениями и великолепными домами, паслись по лужкам и зеленым откосам рвов козы, бродили куры, купались в прудах и ручьях утки. В этом городе можно было чувствовать всю прелесть природы как весной, так и осенью, как летом, так и зимой. Каждое из времен года придавало городу свою особенную прелесть. Летом сверкали беленые известью стены, тонувшие в зелени садов, изразцы на барабанах глав и каменные узоры на стенах. Выбеленные каменные постройки даже в пасмурную или грозовую погоду придавали городу уютный и радостный вид.

Зимою город становился особенно красив в солнечные морозные дни, когда освещенные косыми лучами солнца неровности на поверхностях стен делались рельефными, стены и столбы построек казались тяжелыми, тени становились особенно прозрачными и синими. Ажурная, искрящаяся изморозь на ветвях деревьев, пушистые снежные сугробы сочетались с тяжелыми массивами каменных построек и поверхностями рубленых бревенчатых зданий. Весной, когда таяли снега, в центре города журчали ручьи, осенью весь город желтел от увядающей листвы садов.

Об отдельных чертах городского облика древнего Пскова говорят старинные названия его улиц и городских частей. Рядом с главной улицей, носившей название Великой, находилась—Свиная. По соседству с другой большой улицей— Петровской—были Козья, Куричья и Яблочная.

Название горок—Васильева, Романова, Незнанова и другие—чередуются с названиями топких мест и переходов через них — „лавиц»: „Лужа», „Залужье», Боловинская лавица, Жабья лавица и другие. Часть города у Бродов называлась Подгорьем.

Известны названия наиболее крупных нив, огородов: Сенная нива, Хлебная, Кожевенная и Векшаная нивы; Чижов огород, Быков огород, Кротов садик и другие. Они были расположены в самом сердце Окольного города—у Большого торга.

В мирное время, когда враги непосредственно не угрожали городу, жизнь кипела на его улицах, площадях и дворах. В те времена, когда Псков был самостоятельным, собирались то общегородское вече, решавшее все дела государственного или общегородского значения, то отдельные сходки концов города или даже отдельных улиц, решавшие свои внутренние дела. Во все времена оживленно гудели торги, ярмарки, оживляли город торжественные многолюдные процессии, веселые хороводы и гулянья, а то просто шумные толпы, кулачные бои или бега. С христианскими обрядами смешивались остатки веселых народных языческих гуляний. В день Ивана Купалы „едва не весь град возмятется и в селах взбесятся»,—говорил набожный летописец, который осуждал слишком шумный, по его мнению, и полуязыческий характер этих гуляний. В другие праздники, особенно такие, как рождество, пасха, семик и масленица, не обходились без „радости» и „веселия», „бубен и сопелей и гудения струнного» и „всяких игр», „плясания и скакания», „клича» и песен. В рождество по домам ходили ряженые.

О существовании в Пскове ручных зверей и притом таких редкостных, как белые медведи и белые волки, служащих для забавы, свидетельствует Вундерер, бывший в Пскове в 1590 году. Вероятно, существовал и кукольный театр, вернее он сопровождал представление ряженых и скоморохов, ходивших по торгам и ярмаркам и по домам. Старые псковичи еще до сих пор помнят зимние конные ярмарки, когда на Завеличье происходил торг конями, а на льду реки Великой устраивали бега. Кроме конной, еще на памяти—деревянные ярмарки и другие торги. Веселая толпа, добродушные шутки и прибаутки, задушевная или удалая русская песня и пляска, сани, бубенцы, белые суконные кафтаны мужиков, одетые поверх шуб, яркие узорные пятна цветных рукавиц, поясов, вышивок на платках или вороте рубахи, видневшемся из-под полушубка, бородатые обветренные лица псковичей, румяные лица девушек и женщин—всё это составляло яркое и красочное зрелище.

*     *     *

Переходя к рассказу о жителях Пскова и псковской земли—псковичах, следует прежде всего воздать им должное за их стойкую, упорную, героическую защиту Русской земли, не окрепшей еще и окруженной страшными врагами, за ту боевую службу, которую псковичи несли, начиная с древнейших времен Руси и почти до Петра.

Достаточно беглого взгляда на географическую карту России, для того чтобы понять, что псковской земле суждена была историей труднейшая задача—послужить для Руси заслоном на опаснейшем участке ее границ, ставшим особенно опасным после того, как в Прибалтику вторглись немецкие завоеватели.

Это была тяжелая, но вместе с тем и почетнейшая задача. Более чем полтысячи лет псковичи со славой выполняли ее, послужили всему русскому народу и всей русской земле, сдержали свирепый напор врагов до тех пор, пока сплотившаяся, окрепшая и набравшаяся сил Русь не отбросила их. За это время Псков вынес много десятков войн, вернее же, в течение нескольких столетий вел почти беспрерывную войну, двадцать шесть раз был осаждаем врагами, перенес тягчайшие испытания и вышел из них победителем, не сдавал, не изменил Русской земле, ничем не уронил себя. „Чести моей никому не отдам»—написано на мече первого псковского князя Всеволода-Гавриила Ярославича. Можно с полным основанием сказать, что этот девиз мог бы служить девизом всего Пскова.

Жестока была борьба псковичей с немцами. Эти исконные наши враги в XII веке, проливая потоки крови и слез своих жертв, предавая всё огню и мечу, вторглись в богатую Прибалтику, мирно процветавшую до того под покровительством русских. Покровители Прибалтики — полоцкие князья были изгнаны из нее. После жесточайшей борьбы пал последний оплот русских в Прибалтике—Юрьев. Жителей его, как эстов, так и русских, немцы зверски истребили, всех до единого. В первых годах XIII века немцы построили свой оплот в Прибалтике—Ригу, организовали рыцарские ордена, назначением которых было завоевание и ограбление чужих земель—вначале Прибалтики, а вслед за нею—Руси.

Немецкие рыцарские ордена были грозной военной силой, хорошо организованной и вооруженной по самому последнему слову тогдашней военной техники. Неизменным их оружием служило также предательство, клятвопреступление, подлость. Самый гнусный обман и предательство немцы считали не только допустимым, но и похвальным делом.

Предавая Прибалтику разграблению, немцы, действуя путем подлого обмана, натравливали ее отдельные племена друг на друга, облегчая себе этим борьбу с ними. Земли эстов, леттов, ливов и других народов Прибалтики были опустошены, сожжены, превращены почти в пустыню. Вот как описывает эпизоды этих походов немецкая же хроника:

„Придя туда, мы разделили войско свое по всем дорогам, деревням и областям той страны и стали всё сжигать и уничтожать. Мужчин всех убивали, женщин и детей брали в плен, угоняли много скота и коней». „Не имели покоя… пока… окончательно не разорили ту область, обратив ее в пустыню, так что ни людей, ни съестного в ней не осталось». „Захватили эстов… и перебили их. Деревни, какие еще оставались, сожгли, и всё, что прежде было недоделано, тщательно закончили».

После того как Прибалтика была разграблена и завоевана, целью этой бронированной орды стало завоевание и разграбление Руси.

К началу XIII века немцы вплотную подошли к границам. Еще раз пытались они расквитаться с Довмонтом, напали неожиданно с громадным войском, захватили врасплох монастыри и посады за городом, убили монахов, женщин и детей и намеревались осадить Псков. Довмонт не стал ожидать возвращения большой псковской рати, которой в то время не было в Пскове. В ярости выехал он с малой дружиной своей и дружиной псковича Ивана Дорогомиловича и ударил на немцез. „Была злая сеча, какой никогда не бывало у Пскова; ранили самого немецкого командира в голову, а прочие вскоре бросили оружие свое и устремились бежать, устрашенные мужеством Довмонта и псковичей,»— говорит летопись. Далее летописец добавляет: „Прославилось имя князей наших во всех странах и было имя их грозно на ратях… и был грозен голос их перед полками, как труба звенящий и были они победителями, а не побеждаемыми». В те времена имя Довмонта гремело наряду с именем Александра Невского.

После Довмонта псковичи попрежнему громили немцев, не обращая внимания на численное превосходство врага, выходили победителями из самых тяжелых положений.

Как примеры можно было бы привести: героическую борьбу псковичей с громадным немецким войском, осадившим Псков в 1324 году, походы псковичей в немецкие земли и другие сражения и походы. Как ни „притужно», по их собственному выражению, было псковичам в 1324 году, как ни велико численное превосходство немцев, псковичи разбили их огромное войско, изрубили, частью потопили в реке.

В 1343 году немцы пытались уничтожить псковский отряд, возвращавшийся из похода, но псковичи справились с немецкой погоней, превосходившей в несколько раз их по численности. В 1407 году, в одном из сражений на территории немцев, псковичи на протяжении пятнадцати верст гнали и истребляли немецкое войско. Потери немцев вдесятеро превосходили потери псковичей. В 1426 году четыреста псковичей разбили семитысячную рать Литвы и татар.

Горячей и трогательной любовью любили псковичи свою родину. В тяжелую годину псковичам никогда не приходила в голову мысль покинуть ее — это они считали самым худшим несчастьем. „На небо не взлететь, а под землю не уйти», — говорит летописец, описывая переживания псковичей в 1510 году, когда в Пскове было тяжело оставаться и множество иностранцев покидало Псков. Горячо любя свой родной город и Псковщину и постоянно ведя тяжелую борьбу за свое существование, псковичи очень рано пришли к сознанию единства русских людей и связи Пскова со всей русской землей. Являясь щитом, заслоняющим Россию от врагов, передовым ее бастионом, Псков, естественно, пришел к такому выводу. Когда псковичам было тяжело, куда они могли обратить свои взоры за помощью, как не к своим единокровным братьям — русским?

Тяжелый опыт борьбы с врагом наглядно доказывал псковичам необходимость единения русской земли. Как только начинает укрепляться и становиться собирательницей Руси Москва, Псков делается ее верным союзником, вступает с ней во все более тесную связь, перешедшую в зависимость, а затем совершенно сливается с Московским государством.

Не случайно Псков дольше всех других русских городов сохранял свою юридическую независимость, свои особые обычаи. Не случайно и то, что Псков согласился присоединиться к Московскому государству без сопротивления, не пролив ни капли крови. Москва покровительствовала Пскову, как своему надежному союзнику, и потому долго не трогала его старинных привилегий. С 1400 года вошло в обычай у псковичей просить себе князей „от руки» Московского государя, просить у него военной помощи или дипломатического вмешательства в дела Пскова, „печаловатися о своих мужах псковичах». „Господарь князь великий Василий Васильевич, приобижены есмя от поганых немец.. .» — жаловались псковичи великому князю Московскому в 1461 году. „Я вас, свою отчину хочу жаловать и оборонять от поганых, также как отцы наши и деды», — отвечал великий князь.

Именно псковичи, познавшие на собственном опыте, как важно дело собирания Руси в единое государство, признали роль великих князей Московских. Никто иной, как псковский старец Филофей, в начале XVI века сформулировал знаменитую мысль, что «два Рима пали, третий стоит, а четвертому не быть», что „все царства христианские пришли вконец и сошлись в единое царство Российское». Называя Москву „третьим Римом», Филофей писал, что к подножию этого третьего Рима „сойдутся все поколения земные и не будет ему конца». Конечно, должно было наступить время, когда Псков должен был потерять свою независимость и свои особые обычаи и положение и войти в состав единого Русского Государства.

Если вначале псковичи, принимая „от руки» московского государя князя, принимали того, кто им был по душе, то впоследствии великий князь стал сам назначать князей, не считаясь с желанием псковичей. Обычаи псковичей, согласно которым князь, неугодный псковичам, мог быть изгнан из Пскова вечем, становились в разрез с практикой Московских государей. В конце концов Псков должен был отказаться от своих „старин» и войти на равных правах в общий сонм городов Московского государства. Как ни тяжело было псковичам отказаться от многих своих обычаев, от своей вольности, от веча, все же они понимали, что необходимо слиться со всей русской землей. Со слезами на глазах псковичи расставались со своим вечевым колоколом. „Нам, псковичам, от государя своего великого князя Московского не итти на Литву, ни к немцам». „Бог волен, да государь в своей вотчине во Пскове, и в нас, и в колоколе нашем, а мы прежнего целования своего не хотим изменити и на себя кровопролитие приняти; и мы на государя своего руки поднята и в городе заперетися не хотим». Так говорили псковичи, расставаясь с своей вольностью.

Понятно, что войдя сознательно в состав Московского государства, Псков не потерял своей былой воинской доблести и не перестал, так же как и прежде, служить верным защитником русской земли. Преданность псковичей русской земле, русскому государству блестяще выразилась в 1581 и 1615 годах, когда героическая стойкость Пскова спасала Россию от величайших опасностей.

В 1581 году польский король Стефан-Баторий разорял русскую землю. Полоцк, Северские города, Велиж, Усвят, Великие Луки, Невель, Озерище, Заволочье, Холм, Старая Русса и другие крепости были в руках врагов. Баторий требовал уступки ему всей только-что завоеванной русскими Ливонии, Северских городов, Смоленска, Пскова, Новгорода и уплаты ему контрибуции.

Мир на таких условиях не был принят, и война разгоралась с новой силой; Баторий уже распределял русские земли между своими вельможами.

С отборной стотысячной армией Баторий решил отрезать Ливонию от Руси, для того чтобы лишить русские гарнизоны в Ливонии снабжения и переморить их голодом. Для этого он должен был взять Псков.

26 августа 1581 года, после того как Баторий взял псковские пригороды — Опочку, Красный и Остров, он с основной массой своих войск подошел к Пскову и обложил его.

Защитников Пскова было вдвое меньше, чем врагов. Выполнив все осадные работы, построив все убежища, траншеи и батареи, поляки 7 сентября начали бомбардировку стен, а 8-го в стене между Покровской и Свинорской башнями было пробито несколько больших проломов.

Немедленно начался штурм. Польские гусары, закованные с ног до головы в стальные доспехи, пехота в кольчугах и шлемах, венгерцы и немцы в блестящих латах хлынули, как бурный поток, к проломам с развернутыми знаменами, сверкая доспехами, мечами и саблями и укрываясь щитами.

В Пскове зазвонил осадный колокол, призывая к бою. Войска Батория пробились в проломы и заняли обе башни. Увидев, какая опасность грозит их городу, какая решительная минута настает, псковичи все до единого бросились к проломам. Таково было воодушевление их, что даже женщины и старцы приняли участие в битве.

Враги были вышвырнуты из проломов, вышиблены из башен. Псковичи продолжали сечу за стенами города. Потеряв 863 человека, они истребили около 5 тысяч врагов, в том числе около восьмидесяти знатных вельмож и любимца Батория, венгерского полководца Бекеша. Баторий считал, что он потеряет плоды трехлетней войны с Россией, если не возьмет Псков, и что нужно умереть, но добиться сдачи Пскова. Узнав силу псковичей в бою, он сделал попытку прельстить их обещаниями. Он обещал псковичам возвратить их самостоятельность, вернуть их древние обычаи и вольность, если псковичи сдадут ему город. В случае отказа он угрожал псковичам беспощадным кровопролитием и гибелью.

Но не знал он псковичей. „Не слушаем лести, не боимся угроз», — отвечали они. Несмотря на недостаток продовольствия и дров, псковичи оставались непреклонными. Осада затягивалась. Псковичи укрепляли стены, отбивали все попытки штурмовать город и делали вылазки. „Русские со стен безобразно ругаются и говорят: „Мы не сдадимся, а похороним вас в ваших же ямах, которые вы как псы роете против «нас»,— писал очевидец, поляк Пиотровский.

Войска Батория стали испытывать недостаток в деньгах, пище, одежде, порохе. Партизаны, истребляли мелкие отряды польских фуражиров. Начались холода. „О Боже, какой страшный холод», — жаловался тот же Пиотровский, — „мне в Польше никогда не случалось переносить такого».

Войска Батория стали роптать. Часть немецких наемников ушла. „Король хочет держать слово; не возьмет города, но может умереть в снегах псковских», — писал один литовский вельможа своему другу. Тридцать один штурм был отбит, и сорок вылазок сделали псковичи. Самые хитрые проделки Батория не принесли ему успеха, и надежды на взятие Пскова больше не было. 6 февраля 1582 года войска Батория отступили от Пскова. „Боже, как жаль тех трудов и денег, которые мы потратили под Псковом», — сокрушался поляк Пиотровский.

Вот что говорил по этому поводу про Псков и про псковского воеводу Шуйского наш историк Карамзин: „Псков или Шуйский спас Россию от величайшей опасности и память сей важной заслуги не изгладится в нашей истории, доколе мы не утратим любви к отечеству и своего имени».

Не меньшую услугу оказали псковичи России в 1615 году. Россия еще не успела тогда оправиться от страшных бедствий Смутного времени. Тяжелым положением России спешил воспользоваться прославленный полководец шведский король Густав-Адольф. Он напал на разоренную, измученную, обезлюдевшую русскую землю. Новгород был в руках шведов. Вслед за ним были захвачены Гдов, Тихвин, Порхов, Ладога, Старая Русса.

В августе 1614 года Густав-Адольф предложил псковичам добровольно сдаться ему, грозя, в случае сопротивления, беспощадной местью. „Пусть жители Пскова знают, что король обращается к ним с настоящим письмом только из сожаления к их крайней нужде»,—писал он. Действительно, Псков был совершенно разорен опустошительными событиями Смутного времени, когда он переживал самые разнообразные бедствия, и сгорел дотла вместе с оружием, порохом и запасами продовольствия. Из его населения, достигавшего до Смутного времени семидесяти, а по некоторым данным ста тысяч человек, оставалось здоровых людей, способных к бою, не более полутора тысяч, человек и кроме; того пятьсот конных и тысяча пеших воинов. Тем не менее, когда шестнадцатитысячное шведское войско появилось; у Пскова, богатыри-псковичи не только не устрашились его, но сами вышли в поле, напали на шведов, нанесли им урон у и убили фельдмаршала. Эверта Горна, „одного из лучших героев Швеции»— по признанию самих шведов. Осада продолжалась с 30 июля по 27 октября. Шведы жестоко бомбардировали город, пытались при помощи обмана ночью ворваться в него, штурмовали, но неудачно. Необыкновенная стойкость псковичей не ослабевала. В Пскове начался голод и болезни, но псковичи не желали и слушать мирных предложений Густава-Адольфа, не желали даже перемирия.

9 октября произошел наиболее сильный, решительный штурм. „И побиша их множество из оружия и камением и калом обваряюще и отидоша посрамлены», — говорит псковский летописец. Прогнав шведов со стен, псковичи загнали их в их же окопы и хотели увезти шведские пушки, но не смогли этого сделать из-за большой тяжести их. Может показаться невероятным, что менее чем три тысячи псковичей били шестнадцатитысячное шведское войско, считавшееся тогда лучшим войском в мире, предводительствуемое знаменитейшим полководцем и испытанными в боях, искуснейшими военачальниками. Однако сами шведы описывают и признают все эти факты и, следовательно, невозможно сомневаться в их точности. Что псковичи были удальцами, не знающими страха перед врагами, они доказали очень много раз. „Золотыми буквами вписана история Пскова в общую историю русской земли. Боевая доблесть псковитян удостоверена не только нашими летописями, но и свидетельством наших врагов», — говорит знаток Пскова Окулич-Казарин.

В делах и нравах наших предков-псковичей сказались лучшие качества русского народа. Псков избежал татарского ига, и оно не наложило отпечатка на его нравы, обычаи, его культуру. Пожалуй, отчасти именно поэтому нравы и обычаи псковичей и их искусство представляют для нас большой интерес.

Страшные для врагов в бою, псковичи отличались в обычной жизни скромностью, сердечностью, мягкостью и вежливостью обращения, общительностью, терпимостью к людям иной национальности и веры, уважением к женщине. Честность псковичей особенно отмечалась иностранцами.

Герберштейн в своих „Записках о Московии», отзываясь с похвалой об „общительных и даже утонченных» нравах псковичей, одновременно замечает, что псковские купцы в торговых сделках отличаются исключительной честностью и прямотой, не тратя слов на обман покупателя, а коротко и ясно объясняя дело. По очень верному замечанию Ключевского, „в псковских законах проявляется необыкновенное доверие к совести тяжущихся на суде и, несомненно, это доверие имело опору в характере быта псковичей».

Чувство долга, понятие чести было в среде псковичей чрезвычайно высоко развито. История знает примеры поступков всего Пскова, исполненных чести и благородства и редкостной верности своему слову. Таково заступничество Пскова за великого князя Александра Михайловича в 1327 году. Александр Михайлович, тверской князь и великий князь всей Руси, совершил смелое дело. В разгар татарского владычества он восстал и истребил в Твери татар. Остальные русские князья не посмели присоединиться к нему. Посланное разгневанным ханом татарское войско жестоко наказало Тверь, Кашин, Торжок и их пригороды. Александр бежал. Никто не решался принять князя. Перед угрозой нового страшного татарского нашествия, не решалась заступиться за смелого великого князя, ослушаться грозного хана Золотой Орды. Псковичи приняли гонимого князя с честью, целовали ему крест и посадили на княжение в Пскове.

По повелению хана собрались русские князья, собрали войска под Новгородом, подняли новгородские войска и послали послов к Александру, прося его добровольно выехать в Орду. Александр хотел уступить, говоря, что пусть лучше он один погибнет, нежели будет страдать вся Русь. Но псковичи не согласились выдать князя. „Не езди господине в Орду, говорили они, что будет с тобой, пусть будет и с нами; умрем если нужно с тобой».

Бесстрашный город готовился к бою. Собравшиеся против Пскова князья, видя, что псковичи не уступят, и не решаясь прибегнуть к кровопролитию, уговорили московского митрополита Феогноста отлучить псковичей от церкви и предать проклятию, если они попрежнему не согласятся выдать Александра. Это была неслыханная мера, казнь по тем временам страшная. Но и это не поколебало верности псковичей.

Будучи уверены в своей правоте, они не уступили. Тогда Александр решил уехать в Литву и сам отказался от княжения. „Братья мои и друзья мои, пусть не будет ни вашего, целования на мне, ни моего на вас, только целуйте крест, что не выдадите княгини моей». Псковичи обещали князю сохранить его семью, и он уехал в Литву.

Через полтора года он вернулся в Псков за своей семьей. Псковичи уговорили его остаться и вновь сделали его своим князем. Десять лет княжил Александр в Пскове после этого.

Великодушие псковичей, их терпимость и уважение к людям иной национальности и иной веры доказывается историческими фактами. Известно, что в древнем Пскове жило много иностранцев и, очевидно, чувствовали себя в Пскове как дома, так как были случаи, когда они вместе с псковичами выступали в поход — мстить немцам за „псковские обиды». То, что мы знаем об отношениях псковичей с народами Прибалтики и литовцами наглядно убеждает в том, что псковичи старались жить в мире со своими соседями-язычниками, уважали их и помогали им в беде.

Даже из лживой немецкой „хроники Ливонии» явствует, что русские жили в Ливонии мирно и что народы Прибалтики симпатизировали русским. Когда в 1265 году триста литовских семейств бежали, спасаясь от гнева литовского князя Воишелга, и нигде не находили приюта, именно псковичи приняли литовцев, заступились за них, помогли им, поселили в своем городе и уговорили их принять христианскую веру.

Наконец, самый любимый и чтимый псковичами князь Довмонт-Тимофей был литовец, крестившийся в Пскове под влиянием псковичей, сделавших затем его своим князем. Понятно» что в отношениях между собой псковичи проявляли сердечность, почти семейственную. Недаром говорилось в боевом присловье псковичей: „братья псковичи! Кто стар— тот отец, кто млад—тот брат!» Конечно, эти слова отражали их привычные настроения.

Во время страшного мора в 1352 году, косившего псковичей целыми семьями, чужие люди ухаживали за больными, несмотря на то, что им хорошо была известна заразительность и опасность болезни. Люди хоронили чужих умерших и, по выражению летописца, „память о них творили», „как подобает здоровым о больных, живым о мертвых помышлять».

Большого интереса заслуживает общественное и политическое устройство Пскова во времена его расцвета. Экономическое развитие Пскова в качестве одного из крупных торговых центров, связанных с Прибалтикой, и положение его на границе Руси в непосредственной близости с враждебным ливонским орденом немецких рыцарей были главными причинами обособления Псковской земли в самостоятельную политическую систему.

Псков и Новгород соперничали между собой в балтийской торговле. Пскову постоянно приходилось обороняться от натиска ливонских рыцарей, а Новгород не всегда приходил на помощь соперничавшему с ним пригороду.

Уже во второй половине XII века, несмотря на юридическую зависимость от Новгорода, псковичи стали приглашать для военной защиты города князей без ведома и согласия Новгорода. Таким первым князем был князь Всеволод-Гавриил, затем князь Довмонт (1266—1299), прославившийся борьбой с Литвой и немцами за псковскую землю.

В 1348 году между Новгородом и Псковом был заключен Болотовский договор, по которому Новгород признал самостоятельность.Пскова и назвал его своим „младшим братом», т. е. псковичи добились узаконения уже фактически существовавшего к тому времени положения. С этого времени начинается эпоха самостоятельности Пскова и его культурного расцвета.

Государственное устройство Пскова было близко к устройству новгородской феодальной республики.

Так же как и в Новгороде, власть в Пскове при деятельности веча фактически принадлежала крупному землевладельческому боярству, исполнительным органом которого был правительственный совет, называвшийся в Пскове „господой». Князь в Пскове имел еще меньшее влияние, чем в Новгороде. Вместе с тем окраинное положение города, его готовность отразить врага объединяла его жителей.

Избранные вечем посадники и утвержденные им представители города — сотские — составляли суд. Посадники „степенные», т. е. вновь избранные и „старые», т. е. бывшие ранее посадниками, сотские и старосты концов города составляли совет, который был подчинен вечу.

Князь был начальником войск, полководцем, обязанным руководить всеми военными действиями и отвечать за их успех перед Псковом. Вместе с посадниками, которые были обязаны контролировать действия князя и помогать ему, князь исполнял такие поручения, как дипломатические переговоры, посольства и т. п. За все это князь получал плату и „корм», предусмотренные законом. Когда князь отсутствовал, его заменяли посадники.

Город Псков делился на шесть „концов». Каждый конец имел свое самоуправление и решал свои дела общим собранием граждан конца—„кончанским вечем». Кончанское вече назначало „кончанского старосту»— исполнительную власть конца, который входил, как представитель конца, в совет. Каждый конец города был связан с двумя псковскими пригородами, из общего числа двенадцати, и приданными к ним сельскими местностями. При этом псковские пригороды имели свои самоуправления, т. е. веча, решавшие их дела.

Концы города делились на сотни, а сотни на улицы. Сотни избирали сотских, улицы имели также свои сходки и избирали „уличанских старост».

Важнейшими делами, входившими в компетенцию концов, были: постройка и содержание в порядке укреплений, благоустройство концов и заготовка военных припасов. На обязанности сотских было следить за правильностью мер и весов, исправностью улиц и мостовых и участие в суде.

Псковское вече собиралось по звону вечевого колокола, висевшего на Троицкой колокольнице у Довмонтова города. На месте собрания возвышалась „степень» — помост, на который поднимались выступавшие. Канцелярия веча, государственный архив и казна помещались в пристройках Троицкого собора.

*     *     *

Передовое для этого времени общественное и политическое устройство Пскова оказало влияние на всю жизнь его и культуру и на развитие его искусства. Плоды этого влияния давали себя чувствовать как в нравах и понятиях псковичей, так и в их искусстве и творчестве еще очень долго, даже после упразднения псковских вольностей. Народность искусства Пскова идет и от его исполнителей и от заказчиков* Часто заказчик совпадал по своему положению с исполнителем, может быть были случаи, когда это совпадение доходило до того, что жители конца—каменщики или плотники—сами строили для себя. Это в значительной степени развязывало свободу творчества и явилось причиной того, что в псковском искусстве оказались заложенными многие народные основы. Благодаря этим основам псковское искусство оказалось чрезвычайно живучим и дало ростки не только в Пскове, но и за его пределами.

Развитию искусства в Пскове не помешала та жесточайшая и казалось бы непосильная для Пскова борьба с врагами, которую он переносил. Эта борьба научила псковских мастеров изобретательности и предприимчивости, умению» используя небольшие средства, достигать больших результатов.

О литературе древнего Пскова мы знаем очень мало. В.Пскове было написано большое количество книг, но почти все они позднее были вывезены из него и многие погибли и утеряны. Несомненно, псковичи усвоили литературное наследие Киевской Руси и сохранили его. Им были хорошо известны „Слово о полку Игореве», „Задонщина», такие сочинения как „Повесть о Девгении и Акрите» и другие.

Псковичи создали собственную литературу. Мы можем назвать такие самостоятельные литературные произведения псковичей, как „Сказание о князе Довмонте», „Повесть о псковском взятии» или „Повесть о прихождении польского короля Абатура». Часть из них была включена в псковские летописи. Несомненно, что некоторые псковские легенды, сохранившиеся в устной передаче, представляют собой воспоминания прежних литературных произведений. В Пскове, без сомнения, были известны и бытовали былины.

Немного лучше сохранилось изобразительное искусство Пскова. Очень мало мы знаем о псковской скульптуре. Рельефная резьба как по дереву, так и по камню, а также керамические рельефы были приняты псковичами издавна. Прекрасно выполненной, безупречной по рисунку резьбой были покрыты случайно сохранившиеся куски тябл (досок) иконостаса XV века из церкви Козьмы и Дамиана с Примостья. Орнамент этих досок представлял собой сильно стилизованные растительные мотивы—стебли с пальметками, сплетающиеся в очень красивый узор. Орнаментация царских врат из Снетогорского монастыря, частично относящихся к XV веку, также как орнаментация более древнего металлического хороса (люстры) из псковского Музея, включает кроме такого же плетенья и пальметок стилизованные изображения фантастических животных и другие мотивы (розетки, изображение херувимов). Образцом резьбы XVI века в псковском Музее были царские врата из Логазовиц, покрытые сплошным растительным орнаментом несколько грубоватым по сравнению с орнаментом XV века. В XVII веке эта грубоватая кудреватость переходит в богатую сочность. Сухие пальметки заменяются сочными фантастическими цветами, стебли получают пышные завитки и листья. В таком характере выполнена верхняя часть (завершение) иконостаса в Пароменской церкви в Пскове, относящаяся к XVII веку.

Примерно с конца XV века в псковской керамике появляются удивительно реалистические мотивы, несомненно, выхваченные псковскими художниками прямо из природы. Для наиболее ранних псковских изразцов характерен геометрический орнамент—зигзаг, расположенный между двумя полосами и образующий ряд треугольных впадин, напоминающих любимый псковский каменный узор на барабанах церквей; ряды круглых колечек, заключенных между ободками, и витые жгуты, напоминающие веревки.

Встречаются изразцы со стилизованными изображениями животных (петух, конь) в круглых ободках из витого жгута. На изразцах же конца XV века, украшавших церковь Георгия со Взвоза, изображение животных и людей и орнамент совершенно иные, исполненные чертами большой жизненности, заимствованные непосредственно из природы. Детали растительного орнамента выполнены почти с натуры. Вместо жгутов или стилизованных мотивов появились мохнатые стебли, колючие репейники и шишки тех сорных растений, какие и теперь растут в Пскове.

Такие же реалистические мотивы—на псковских керимидах (керамических надгробных плитах) конца XVI века. В витках, образованных изгибами корявых дубовых ветвей с очень живо переданными листьями и желудями, изображения фантастических животных чередуются со схваченными с натуры изображениями щетинистого кабана, вороны, голубя, петуха. Многочисленные печные изразцы XVII века уже обычно повторяют общеизвестные, распространенные по всей тогдашней Руси, „ярославские» мотивы, хотя встречаются и местные своеобразные варианты как орнаментальных мотивов, так и росписи.

Трудно сказать, как развивалась скульптура в Пскове. Свидетельство летописи о том, что в Пскове было смятение по поводу того, можно ли молиться резным, скульптурным изображениям Николы и Пятницы, завезенным в Псков в 1540 году, не есть ли это „болванное поклонение»,—как будто бы следует понять так, что до этих пор псковичи не употребляли скульптурных икон. Однако слова летописца, что в Пскове прежде „такие иконы на рези не бывали», позволяют думать также, что если не такие, то другие иконы „на рези» бывали. Вундерер в 1590 году видел в Пскове два больших скульптурных изображения, одно из которых, повидимому, представляло святого Георгия на коне.

Живопись занимала виднейшее место в псковском искусстве. Псковичи в древности создали множество произведений как монументальной, так и станковой живописи. Многие храмы Пскова были расписаны. Однако от монументальной живописи Пскова осталось чрезвычайно мало. Роспись Мирожского монастыря, сохранившаяся почти целиком, относится к тому периоду, когда искусство Пскова только начинало зарождаться, и не может характеризовать его самостоятельного периода.

Роспись собора Снетогорского монастыря, исполненная в 1313 году, известна нам только частично, но и сохранившаяся ее часть сильно пострадала от времени. Очень интересны остатки росписи в храме села Мелетова, относящейся к XV веку, т. е. к эпохе самостоятельности псковского искусства. К сожалению, осталась очень незначительная часть ее, к тому же изуродованная насечкой. Фрески были обнаружены при раскопках так называемой „Лапиной горки» — церкви, засыпанной при фортификационных работах 1701 года.

Следует отметить применение фресковой росписи в наружной декорации, в виде отдельных красочных изображений, сделанных на белом фоне стены. Из документов’ XVII века известно, например, что над Петровскими воротами Окольного города был написан на штукатурке „образ живоначальные Троицы». Такой прием встречается с XV века и удерживается, кажется, до конца XVII века. Примерами могут служить хорошо сохранившаяся наружная фреска собора Снетогорского монастыря, следы наружной фрески церкви Василия на Горке, фреска „предстоящие», написанная по сторонам вделанного в нишу креста на западной стене развалин церкви Богоявления с Бродов, фресковое изображение креста в крыльце церкви Николы Каменоградского.

Крайне небольшое количество уцелевших памятников монументальной живописи древнего Пскова и плохая сохранность их очень затрудняют изучение их.

Трудно судить и о станковой живописи Пскова, пока многие сохранившиеся ее произведения не очищены от слоев позднейших записей, обычно покрывающих старые иконы. Народные вкусы псковских живописцев сказывались в их любви к цветистости, иногда яркости красок, в склонности оживлять гладкие поверхности каким-либо легким орнаментом, вроде рассыпанных по полю звездочек, вводить золото или такие эффекты, как тени на одеждах, написанные дополнительным к цвету одежд цветом. Любя цветистость, псковские живописцы обычно стремились к умеренности и мягкости в сочетаниях красок, мягкости контура. Отдавая дань мелкой орнаментации, введя штриховку золотом, они старались избежать сухости, графичности и излишней измельченности. Вполне понятно и естественно для псковичей их сравнительно свободное отношение к композиции и даже к выбору сюжетов изображения. Трудно, например, назвать иконой изображение Пскова, сделанное около начала XVII века, очень верно и подробно передающее крепостные и церковные строения, но не имевшее никаких обычных признаков иконы.

Ревнителя старины, московского дьяка Висковатого возмутили аллегорические фигуры „женок» и „девок», написанные псковичами.
Псковские иконописцы выработали совершенно небывалые композиции на чрезвычайно сложные аллегорические темы. Такие композиции они выполняли в 1547 году по заказу Москвы. В этих работах псковских иконописцев оказалось столько новшеств, что Висковатый обвинил псковичей в ереси. Вопрос был рассмотрен на церковном соборе, который после долгого и очень подробного разбора обвинений принял новшества псковичей под свою защиту. После этого псковские нововведения стали перениматься другими мастерами и распространяться по России.

Отраслями изобразительного искусства были на Руси— книжная миниатюра и искусство вышивки. Эти виды искусства получили свое развитие в древнем Пскове, где имели свои местные особенности. Многочисленные монастыри, существовавшие в Пскове, занимались этими видами искусства, мужские — перепиской и украшением книг, женские—вышивками. Один из древнейших псковских монастырей, Ивановский, отличался мастерством его вышивальщиц.

Наибольшие следы оставила древняя каменная архитектура Пскова, хотя и от ее памятников до XIX—XX веков дошла лишь небольшая часть, да и то в сильно перестроенном, разрушенном, искаженном виде. Псковичи были зодчими, достойными славы. Глубочайшее прирожденное чувство и понимание такого трудного искусства, как архитектура, стремление вперед, отвращение к застою, чисто русская сметливость, изобретательность, тонкое понимание красоты, мудрое уменье сочетать самую строгую практичность и конструктивность со смелым полетом декораторской фантазии, уменье, пользуясь немногими средствами, добиваться больших результатов—были присущи псковским каменщикам и выражены в построенных ими памятниках.

Для нас, современных людей, должно быть особенно интересно выраженное в этих памятниках понимание архитектуры, свойственное мастеру—каменщику, зодчему,—строящему своими руками. Также интересны, в значительной степени выраженные в тех же произведениях, эстетические вкусы и идеалы красоты современных им русских людей.

В Псковщине нет цветных мраморов или иных дорогих камней. Псковичи не могли затрачивать на свои постройки излишние средства. Псковские постройки не имеют дорогостоящих мозаик или иных роскошных украшений. Но псковичи нашли свои пути и сумели извлечь всё возможное из того, что было под рукой. Искусство псковских мастеров дало красоту такому простому и грубому материалу, как известковая плита и штукатурка. В руках псковичей этот материал часто переставал казаться грубым.

Простую стену из плиты, обмазанную и выбеленную известью, можно сделать так, что ее поверхность будет краше многих других стен, покрытых дорогими украшениями. Из мелких кусочков плиты, которые остаются в плитоломе как мусор, псковские мастера могли почти шутя, без особых усилий и затрат времени, складывать каменные узоры изумительной красоты.

Псковичи доказали, что тяжелая плитная кладка может казаться легкой, когда удачно найдены ее формы и пропорции, что небольшие по размерам постройки могут производить величественное впечатление, несмотря на их малую величину.

Они умели необычайно удачно находить места для своих небольших построек так, чтобы использовать природные условия местности и с их помощью добиваться впечатления,— умели одинаково хорошо как в сельской местности, так и в городе. Примеры такого рода в древнем Пскове можно было увидеть на каждом шагу: церкви, расположенные на горках, занимающие благодаря этому доминирующее место в пейзаже города—церковь Василия на Горке, Анастасии в Кузнецах, Богоявления с Бродов, Богоявления с Запсковья, Благовещения с Бродов, Пятницы из Песок; церкви, необыкновенно удачно поставленные у водного зеркала, как, например, Пароменская церковь или несуществующее теперь Снетогорское подворье.

Пользуясь блестящими каменными постройками Как драгоценным украшением, подчеркивая то, что давала природа, чередуя их с зеленью и деревянной застройкой в городе, псковские мастера достигали самыми простыми средствами результатов достойных удивления.

Сравнительно свободное профессиональное положение мастеров-строителей в древнем Пскове в эпоху его самостоятельности, развитие уже в XIV—XV веках наемного труда и сдельной денежной оплаты создали условия для появления из народной толщи талантливейших строителей и быстрого совершенствования строительного дела и архитектуры в Пскове. Это надолго отложило отпечаток на архитектуру Пскова.

Не меньшее значение имело влияние заказчика, которым в Пскове тех времен обычно являлась сама масса городских (а иногда даже деревенских) жителей с их народными, чисто русскими вкусами и понятиями.

Наконец, на развитие псковской архитектуры сильно повлияла большая расчетливость, скудость средств, которые были следствием тяжелой борьбы Пскова с врагами. Эти три фактора—главнейшие из факторов, определившие характер псковской архитектуры и путь ее развития.

Установившийся обычай нанимать мастеров за ранее установленную определенную плату стимулировало изобретательство и предприимчивость. Чтобы строить с наименьшими затратами сил и материалов, они совершенствовали строительную технику и конструктивные приемы. Они стремились облегчить возведение постройки и одновременно были заинтересованы угодить заказчикам высоким качеством архитектуры, красотою и удобством зданий.

Практичность псковской архитектуры сказывается во всем, начиная от выбора материалов и техники постройки и кончая архитектурной композицией, орнаментацией и отделкой. Очень интересно проследить происхождение характерных псковских приемов композиции в церковной архитектуре.

Композиционное решение псковского „кончанского» храма с его экономным планом, закругленными столбами, низкими, но обширными боковыми частями—папертями и галлереями, с его бесстолпными приделами, хорами и „палатками» под сводами главного храма, с его большими подцерковьями, с удобными входами в них, или композиционное решение миниатюрного монастырского храмика с его перекрещивающимися сводами, маленькой главкой и небольшим крылечком со звонничкой—определяются практическим назначением этих зданий.

Постройка притворов, галлерей и приделов вызывалась необходимостью увеличить вместимость храма—безразлично, пристраивались ли они позднее, или строились одновременно с храмом. В этом приеме сказалась вся расчетливость псковичей, так как несравненно выгоднее сделать низкую пристройку, чем увеличивать размеры самого храма, и вместе с тем это дало интересную архитектурную композицию.

Как архитектурный прием, псковские приделы, галлереи и притворы вокруг храмов оказались настолько удачными и настолько пришлись по сердцу русскому человеку, что в дальнейшем, после того как они были занесены псковичами в другие города, стали распространяться во всей русской архитектуре.

Подцерковье — утилитарная часть здания, — выражаясь снаружи в виде высокого цоколя, представляет собой архитектурный прием, подчеркивающий высоту и торжественность храма. Этот прием также был вынесен псковичами за пределы Пскова.

Такой излюбленный Русью в XVI—XVII веках архитектурный прием, как ряды закомар или кокошников, появился в первоначальной своей форме в Пскове, как естественный и неизбежный результат применения изобретенных псковичами ступенчатых сводов. В данном случае новая архитектурная форма явилась результатом усовершенствования конструкции. Эта форма настолько, опять-таки, полюбилась русским, что необычайно распространилась по Руси, применяясь часто уже как чисто декоративный и иногда даже не связанный с конструкцией прием.

Любимая псковская архитектурная форма — круглые столбы—появилась первоначально как результат округления углов пилонов, необходимого при тесноте псковских храмов.

Практическими потребностями было вызвано появление и развитие в Пскове бесстолпных храмов.

Наличие в Пскове мелких монастырьков, имевших по 3—5 монахов, и расчетливость в средствах создали необходимость постройки миниатюрных храмиков, вмещающих минимум молящихся. При небольших размерах этих храмиков установка столбов внутри их была бы крайне неудобна и невыгодна. Таким образом, жизнь с ее практическими требованиями натолкнула псковичей на изобретение бесстолпных перекрытий храмов.

Новаторство псковских каменщиков, их одаренность, знание конструкции, изобретательность и строительные навыки помогли им блестяще разрешить эту задачу, применив ступенчато-перекрещивающиеся своды. Бесстолпное перекрытие было изобретением большого значения, давшее начало громадным сдвигам в русской архитектуре. Любовь псковичей к ступенчатости сводов ни в какой степени не была просто любовью к такой форме, а вызывалась серьезными практическими соображениями. Псковичи отчетливо представляли себе сложную работу свода, а ступенчатость сводов, выполненных именно таким способом, каким выполняли эти своды псковичи, была необходима для того, чтобы передавать давление на стены в нужном направлении.

Стоит обратить внимание на то, как строились псковские звонницы. Толщина столбов звонниц определялась нагрузкой, т. е. соответствовала весу тех колоколов, которые они несли. Псковичи, нисколько не смущаясь, строили звонницы со столбами разной толщины в зависимости от веса тех колоколов, которые должны были висеть в каждом из пролетов, и это не только не портило их, но, наоборот, придавало им еще большую характерность и красоту. В псковских звонницах нет ничего такого, что не было бы крайне необходимо. Невозможно представить себе предназначенное для таких целей сооружение более простое и дешевое. Вместе с тем это были необычайно красивые сооружения, и недаром все иностранцы, видевшие древний Псков, упоминают о впечатлении, произведенном на них псковскими звонницами, украшавшими город.

Насколько древние псковские зодчие, оставаясь всегда практичными, были в то же время и истинными художниками и насколько тонким вкусом они отличались — лучше всего свидетельствует их неподражаемое уменье открывать художественные возможности везде и во всем. Они обладали самым высоким даром всегда говорить языком искусства. Практические соображения часто требовали асимметричного расположения частей постройки. Псковичи не старались маскировать асимметрию, они пользовались именно асимметрией как богатым композиционным приемом, — пользовались мастерски, с настоящим блеском.

Экономные размеры построек и их частей и деталей только помогали псковичам добиваться впечатления интимности, уютности, „человечности» архитектуры. С практичностью псковской архитектуры тесно связана ее глубокая правдивость. Внутреннее содержание здания, назначение отдельных его частей ясно выражалось в его внешнем облике.

Естественная неровность поверхности стен, обработанных штукатурной лопаткой, и кремовый, желтоватый или слегка розоватый естественный цвет штукатурки, покрытой известковой побелкой, — великолепно использовались в их натуральном виде. И, нужно отметить, что старая псковская штукатурка была не только наиболее легко исполнимой и дешевой, — одновременно она была и наиболее красивой штукатуркой.

Побелка была не просто окраской здания—это было прежде всего необходимое средство защиты здания от разрушения. В псковской архитектурной орнаментике практические и технические соображения всегда составляли одну из важнейших основ, влиявших на формы. Псковские каменщики выработали приемы орнаментации не только красивой, но и необычайно легко исполнимой из обычного псковского материала. Формы и способы орнаментации были тесно связаны с свойствами того материала, из которого она выполнялась, но это не стеснило творчества мастеров, не лишило псковскую орнаментику художественной полнокровности и не мешало ей развиваться.

Развивалась даже техника орнаментации. Начав с узоров, образуемых ровными постелистыми плитами, выступающими за лицо стены, и соответственно рисунку орнамента то лежащими, то стоящими на ребре или наклоненными, и с узоров, состоящих из впадинок, сделанных в плоскости стены и образованных такими же постелистыми плитками, по-разному уложенными, псковские каменщики в дальнейшем обогащают свои технические приемы орнаментации применением плит мягких пород с резанным на их постели орнаментом, поставленных „иконкой», т. е. обращенных постелью на лицевую сторону, а также применением таких резанных из мягкой плиты деталей, как балясин, пальметок и т. п.

Сохранившаяся орнаментация псковского гражданского здания XVII века—так называемого „дома Яковлева» (который было бы более правильно называть по имени его первого владельца—„домом Меншикова») — дает примеры мотивов, еще дальше развивающих старые псковские приемы орнаментации из плиты. Резные плиты, поставленные „иконкой», выступают из поверхности стены, а между ними вставлены части орнамента, сделанные из кусочков той же мягкой „беленькой» плиты, изображающие искривленные стебли. Поверхность стены видна в промежутках между выступающим ажурным орнаментом.

Совершенно неосновательно было бы видеть в такой тонкой орнаментике какое-то насилие над материалом. Наоборот, прекрасно режущаяся ножом, мягкая, с очень тонким строением „беленькая» плита сама просит очень тонкой обработки. Именно в такой орнаментике, развившейся в XVII веке на основе всего старого опыта псковичей, сказалось еще более поразительное знание плиты, чем в более простом по технике орнаменте XV века.

В XII—XIII веках Псков не имел еще того, что можно было бы с полным правом назвать „псковской школой архитектуры». Собор Мирожского монастыря (середина XII века), также как и собор Ивановского монастыря (XII— XIII века), носит лишь некоторые местные отличия, которые могли внести и приезжие мастера под влиянием местных условий.

Собор Снетогорского монастыря (начало XIV века) почти повторяет Мирожский собор, хотя их разделяет полтора столетия. Это свидетельствует о медленном развитии архитектуры в Пскове с XII по XIV век. Появление псковской школы архитектуры, видимо, связано с тем общим подъемом политической и хозяйственной жизни Пскова, который привел к отделению Пскова от Новгорода.

Так или иначе, это связано с знаменательным для Пскова 1348 годом, когда Псков получил самостоятельность. Из-за отсутствия памятников середины XIV века трудно точно сказать, когда этот перелом отразился на архитектуре. Во всяком случае храм Василия на Горке — памятник 1413 года — представляет собою уже вполне выработанный, блестящий образец нового, псковского типа храма.

Большое строительство храмов в последние тридцать лет XIV века говорит о большой деятельности псковских каменщиков в то время.

XV век был веком расцвета псковской архитектуры.

За XV век в Пскове было построено больше, чем за два предыдущие века вместе взятые. Псковская школа архитектуры в то время не только была самостоятельной, но и оказывала влияние на архитектуру „за рубежом» Псковщины.

К концу XIV века в Пскове был принят четырехстолпный одноглавый трехабсидный тип храма с тройным делением фасадов. Покрытия храмов делались по полукружиям закомар. Такие закомары имел еще памятник начала XV века — храм Василия на Горке (1413 год). Более ранний пример — храм Михаила Архангела 1339 года. Однако, видимо, существовал тип храма с покрытием среднего креста щипцами и несколько пониженными боковыми частями—скатами. Эти покрытия напоминают покрытия грузинских или армянских храмов. Этот вид решения кровель, вероятно, взял свое начало от Мирожского собора и получился после надстройки его очень низких угловых частей.

Применение псковичами в XIV веке ступенчато повышающихся к барабану сводов вызывает появление наружных ступенчатых закомар. Существование этой формы несомненно для второй половины XIV века. Ступенчатые своды церкви Михаила Архангела могут быть и более поздними, и отнести их без специального исследования к 1339 году было бы рискованно. Точно установить вид второго яруса закомар на церкви Василия на Горке можно только после очень тщательного исследования памятника в натуре, но на основании уже имеющегося материала можно утверждать, что выступающие подпружные арки имели отдельное покрытие, были ясно выражены снаружи и хорошо видны. Ступенчатость сводов выразилась и в покрытиях другого типа, примером чего может служить псковский Троицкий собор 1365—1367 годов, очень точный рисунок которого сохранился. Выступающий пояс подпружных арок здесь покрыт восемью щипцами, четверо из которых расположены над арками, а четверо — соединяют их, образуя восьмиугольник в плане. Ясно выраженные основания арок, вернее их забутка, — покрыты отдельно.

Эти виды покрытий не были достаточно практичными для северного климата, и псковичи около середины XV века заменяют эти сложные покрытия простым щипцовым (восьмискатным). Наиболее ранний из сохранившихся примеров такой крыши—покрытие церкви Михаила Архангела, построенной в 1462 году в Кобыльем Городище.

Нужно заметить, что переход от покрытия типа Мирожского собора или Троицкого собора 1365—1367 годов к обычному псковскому щипцовому покрытию получается естественно, сам собою, если застроить пониженные угловые части, которые псковичи, как практичные строители, использовали под дополнительные помещения („палатки») или даже под приделы (Храм Козьмы и Дамиана с Примостья, Петра и Павла на берегу).

Переходной формой является покрытие храма в селе Мелетове, где при новом уже восьмискатном покрытии еще удержан наружный пояс, или постамент, образованный подпружными арками. При пощипцовом покрытии изменилась обработка фасадов. Лопатки стали соединяться не полукружиями, а многолопастными очертаниями.

В XV веке, а может быть даже в конце XIV, появились бесстолпные храмы. Во всяком случае, таков придел Василия на Горке, построенный вместе с храмом в 1413 году. Развивается применение этих маленьких бесстолпных приделов и устанавливается совершенно новая идея композиции храма, окруженного приделами.

В XV веке появляются паперти в кончанских храмах, совершенно открытые и закрытые галлереи, а также появляются типичные крыльца и притворы, звонницы, подцерковья. Устанавливаются характерные для Пскова формы окон и дверей; орнаментация—кокошники и узорные пояски на барабанах; валиковые разводы и такие же, как на барабанах, узоры из впадин на алтарных абсидах; применяются изразцы, „бровки» на окнах, перспективные порталы.

С последней четверти XV века русские летописи стали упоминать о вызовах псковских каменщиков для выполнения строительных работ в Средней России. Вероятно и раньше бывали случаи выезда псковских мастеров. Конечно, псковичи принесли туда не только техническое уменье, но и архитектурные приемы и формы. В Средней России псковичи не только применили свой старый архитектурный арсенал, используя даже те формы, которые они в Пскове к тому времени оставили, вследствие их непрактичности (позакомарное покрытие), но и чрезвычайно обогатили его, развивая свои старые испытанные приемы, изобретая и заимствуя новые. Иные требования заказчиков и иные материальные возможности побудили к этому. Псковские мастера, работавшие в Средней России, сделали громадный вклад в общерусскую архитектуру. Не стоит оценивать его значение, не сопровождая каждое свое утверждение подробными доказательствами (так как этот вопрос еще не разработан), а сделать это со всеми доказательствами в кратком очерке, как настоящий,—невозможно. Во всяком случае влияние псковичей на выработку шатровой архитектуры и их участие в создании этого чуда русской архитектуры — несомненно.

Архитектурные формы и приемы, выработанные псковичами до XVI века, оказались настолько разумными, настолько приспособленными к местным природным условиям и вкусам, что они продолжали долго жить. Правда, они не развивались так, как в XIV—XV веках. Изменения происходили, главным образом, в пропорциях храмов, становившихся более приземистыми. Если псковским памятникам архитектуры XIV—XV веков были свойственны стройные пропорции, то в XVI веке, вследствие того, что иногда стали строиться храмы с большой площадью, а высота их не увеличивалась пропорционально площади,— появлялись иногда гораздо более грузные постройки. Может быть именно такие постройки XVI века и дали основание для некоторых исследователей говорить о приземистости всей псковской архитектуры вообще.

XVII век принес большое оживление строительной деятельности в Пскове. В псковской церковной архитектуре появляются совершенно новые мотивы, занесенные из Москвы — бесстолпные храмы с сомкнутыми сводами, пятиглавие, шатровые колокольни, церкви с удлиненным планом, новая орнаментация. Однако, как и в XVI веке, старые традиции эпохи псковской самостоятельности продолжают жить. И если в XVI веке эти традиции сохранялись, то в XVII веке они получают известное развитие.

Выше уже отмечалось, каким образом в XVII веке обогатились старые псковские приемы каменной архитектурной орнаментики. Получают развитие крыльца, галлереи все на тех же круглых столбах, но уже часто усложненных, получивших перехваты, или каннелюры. Звонницы иногда становятся двухъярусными, чего до XVII века не встречалось. В псковскую архитектуру XVII века проникают черты какого-то широкого размаха, не встречающегося раньше. Смелый столп Снетогорской церкви-колокольни (в Снетогорском монастыре), колоссальный псковский Троицкий собор 1699 года характеризуют силу этого размаха. Былой псковской интимности в них нет. Однако эта интимность все еще продолжала сохраняться во многих памятниках церковного и гражданского зодчества.

Памятников древнепсковской церковной архитектуры сохранилось довольно много, но все же это составляет только около четверти того, что существовало в древности. Без сомнения, некоторые типы церковных зданий не дошли до нас. Особенно много исчезло мелких монастырских храмиков, очень интересных, так как они были бес-столпными, имели совершенно оригинальные конструкции. Из десятков этих храмов до настоящего времени сохранилось лишь два — Николы от Каменной ограды и Петра и Павла в бывшем Середкином монастыре. Два храма такого типа — Никитский в Пскове и Успенский в Гдове — взорваны немецкими вандалами.

Кроме них существуют бесстолпные приделы при больших храмах. Судя по так называемой иконе из „Владычного креста»—изображению Пскова, сделанному в начале XVII века, существовали церкви в виде вытянутого с запада на восток параллелепипеда, покрытого двускатной крышей с одной главой. Ни одного из этих храмов не сохранилось. При церкви Николы со Усохи существует пристройка не известного до сих пор типа—открытая часовня, напоминающая крыльцо.

Сохранившиеся памятники церковного зодчества с течением времени очень изменились. Нет ни одной церкви, где сохранились бы все старые окна и не было бы пробито новых. В древности окна располагались в барабане главы и вверху стен — справа, слева и сзади молящихся (т. е. с запада, севера и юга). В алтаре, наоборот, окна располагались внизу, где они не были видны за иконостасом, причем в центре средней абсиды их не делали, а делали по сторонам, так чтобы прямой луч света не мог проникать в храм через открытые царские врата. В результате такого хорошо продуманного расположения окон, остроумного устройства их— с узким, иногда щелеобразным отверстием в свету, но с сильно расширяющимися откосами внутри, а также вследствие интереснейших (еще не изученных) оптических свойств древней волнистой очень светлой штукатурки — освещение древне-псковских храмов было чрезвычайно красивым. Переделки XVII—XX веков совершенно нарушили освещение в псковских церквах.

Древние иконостасы нигде не сохранились, а новые, также как новая раскраска стен и штукатурка, всегда очень портят интерьеры древних храмов. Во всей Псковщине только на одной церкви сохранилось покрытие старой формы (в Кобыльем Городище). От переделок кровель внешний вид храмов очень пострадал, так как они лишились прежней пропорциональности. Везде срезаны верхние части щипцов, и в то же время под кровлями скрыты большие части барабанов. Пристройки XVII—XX веков, расположенные вокруг, новые главы и иные переделки портят древние здания. Очень часто при ремонтах уничтожалась старая орнаментика. Многие барабаны церквей и абсиды, теперь гладкие, имели в прошлом богатую орнаментацию.

Наконец, в большинстве случаев, памятники древнепсковской архитектуры проигрывают вследствие изменения застройки и планировки вокруг них, происшедшей с XVII по XX век.

Обычно считают, что каменная гражданская архитектура в Пскове начала свое существование только в XVII веке, чуть ли не в конце его. Это неверно. Вундерер описал каменные палаты в Пскове, в которых он был и которые он видел в 1590 году. Из Псковской летописи известно, что в 1535 году на Торговой стороне (в Среднем городе) были построены каменные палаты для архиепископа Макария. Вероятно, каменная гражданская архитектура существовала в Пскове и еще раньше. В XVII веке она получила очень большое распространение. Каменных зданий в Пскове в XVII веке было множество, хотя до наших времен дошло мало, да и то в очень неполном виде. К тому же они недостаточно изучены, а о существовании некоторых из них даже не было известно. Между тем псковская гражданская архитектура заслуживает большого интереса.

В XVII веке она бурно развивалась. Появились разные виды крылец как выступающих, так и включенных в общий объем здания, сочетание в одной постройке каменных объемов с деревянными—полукаменные-полудеревянные дома; деревянные терема и светелки и балконы на каменных зданиях. Становятся употребительными поразительные для тех времен технические приемы, как, например, каменные плоские перекрытия проемов, сделанные из рядовой плитной кладки, армированной полосовым железом. Появление разных типов каменных гражданских зданий наглядно свидетельствует о существовании в то время в Пскове многих первоклассных строительных артелей. Различия как в архитектурных решениях и обработке, так и в технике постройки—факт, уже сам по себе говорящий о большом размахе творчества мастеров, вносивших свои приемы и особенности в архитектуру и строительную технику. И теперь еще в Пскове можно насчитать довольно много различных типов гражданских построек, каждый из которых является образцом работы определенной артели или мастера, хотя, бесспорно, до нас не дошли все типы зданий, существовавших в XVII веке.

Чрезвычайно интересны и оригинальны и, может быть, наиболее характерно рисуют нам передовые стремления псковских мастеров XVII века здания типа „дома Трубинских» (на Запсковье) и несуществующего теперь, но обмеренного в XIX веке Годовиковым, дома Ямского. Необычайно удачно продуманная планировка, предусматривающая одновременно и удивительно четкую и не менее удобную организацию всех процессов, происходящих в жилище, и экономнейшее и разумное использование объема здания, необычайный уют и удобства его, доходившие до таких тонкостей, как закругление углов там, где они могли задевать проходящих,— характерны для этих зданий. Они одинаково блестяще приспособлены ко всем мелочам как будничной семейной жизни, так и богатых праздничных приемов. Замечательно, что это относится не только к одному жилому зданию, но и ко всему двору. Жилое здание вместе со служебными постройками, расположенные в ограде, задумывали и выполняли как единую архитектурную композицию (впрочем, это относится не только к зданиям именно этого типа).

Архитектура нарядна и преисполнена домашней теплоты и уютности. Обмер дома Ямского, сделанный в середине XIX века, когда дом был почти не перестроен, дает понятие об его архитектуре. Если хорошо представить себе прелесть мягко вылепленных поверхностей старой штукатурки, красоту прозрачных теней, падающих на эту штукатурку, резьбу на столбах и перилах балкона и деревянном теремке, представить себе печи, лавки, окончины и все, что должно дополнять Годовиковский обмер,—можно получить довольно яркое представление об этом здании.

План в виде буквы Т или Г, крыльца (из коих одно или два— „красных»), включенные в общий объем здания, прежде всего характерны для них. Проемы крылец украшены столбами с каннелюрами или валиковыми перехватами. Над арками, повторяя их очертание, идут валики—архивольты. Эта орнаментация дополняется пятном наличника окна (в доме Ямского) или нишки для иконы (в доме Трубинских). Деревянная светлица, расположенная над крыльцом, деревянный балкон, выходящий в сад, немало способствуют общему впечатлению. Как каждое здание в отдельности, так и весь двор компоновались асимметрично и очень живописно.

Здания типа „дома Печенко» (на Гоголевской улице) более примитивны, но не лишены уюта. Дом Печенко имел выступающее крыльцо с гранеными столбами, наружные ниши для икон с довольно богатым обрамлением, цилиндрические своды в подвалах и сенях и брусчатые потолки над жилыми комнатами. Необходимая для удобства дополнительная связь между помещениями, расположенными в разных этажах (также как и в других псковских зданиях), осуществлялась посредством внутристенных лестниц.

Характерно большое количество ниш в подвалах и стенных закладных шкафов наверху, в жилом этаже.

Здания типа хорошо известной „Солодежни» имеют выступающее наружу крыльцо с круглыми столбами, расположенное, примерно, в середине здания, против сеней, троечастное деление плана с сенями посредине и очень скромную обработку, почти без всякой орнаментации. Кстати нужно оговориться, что здания, строенные одними и теми же мастерами, называемые здесь „зданиями одного типа», наряду с их общими чертами всегда имеют большие или меньшие различия.

Здания типа „Солодежни» кроме этажей, перекрытых сомкнутыми сводами, иногда имели третьи этажи — либо с деревянными потолками, либо целиком деревянные. Таковы Поганкины палаты (получившие свой план в виде буквы „П» постепенно, в результате ряда пристроек), имеющие третий этаж с деревянным потолком. Накат здесь поддерживался балками, покоящимися на круглом столбе с валиковыми перехватами. Таково же было и здание, примыкающее к „дому Яковлева», — „дом Сутоцкого»; оно имело третий этаж с деревянными потолками. Так называемый „Офицерский корпус» имел деревянный этаж, так же как и „Керосиновый склад» на Гоголевской улице.

Деревянные верхние этажи на каменных зданиях были не редкостью и для жилых домов иного типа. Например, деревянный верх имел „дом Ширера» (который было бы более правильным назвать „домом Русиновых»).

Обычай надстраивать деревянные помещения над каменными зданиями был вызван давнишней привычкой псковичей жить в деревянных домах, привычкой, вполне оправданной гигиеническими соображениями. Псковичи, как вообще русские, справедливо считали деревянные дома гораздо более здоровыми, чем каменные. Но деревянные здания обладали громаднейшим недостатком — они были крайне опасны в пожарном отношении. По этой причине уже в XVI веке, несомненно, существовал обычай строить погреба из камня. Часто такие погреба ставились под деревянной избой.

С накоплением богатств в руках отдельных частных лиц все более входит в обычай строить каменные дома, снабженные железными ставнями на всех окнах и железными наружными дверями, более безопасные от пожара, чем прежние деревянные дома. Тем не менее, деревянное жилье попрежнему считалось более здоровым. Поэтому в XVII веке ставили деревянные этажи по возможности выше над землей, чтобы они были не столь опасны в пожарном отношении. Чтобы сделать каменные дома менее сырыми, их, как правило, строили на высоких подвалах.

В Пскове существует только один образец жилого здания XVII века, не имеющего подвала — это более старая половина „дома Печенко». Другое здание XVII века, не имеющее подвала,-—„Хлебопекарня» в Волчьих Ямах—вряд ли представляет собой жилое здание; скорее это здание общественного назначения или монастырская трапезная. В некоторых случаях подвалы устраивали в два яруса, например, в доме Порозовых или уничтоженном доме на месте электростанции.

К числу наиболее интересных зданий относится „дом Яковлева»—единственное сохранившееся гражданское здание XVII века с богатой наружной орнаментацией. Вся орнаментация его чисто псковская, несмотря на отразившиеся на ней новые влияния. Самое тонкое знание местных, псковских сортов плиты и технические приемы постройки, развивающие старые псковские строительные традиции, идущие от XV века, свидетельствуют не только о псковском происхождении мастеров, но и о том, что их деятельность долгое время протекала именно в пределах Пскова.

Виртуозное исполнение и применение орнамента говорит о большом опыте мастеров. „Дом Марины Мнишек» (название это совершенно необоснованно) был украшен наличниками, технически сделанными подобно наличникам „дома Яковлева», но с некоторыми отличиями. „Дом Марины Мнишек», вообще оригинальный, имел каменный теремок. Чрезвычайно интересным было здание на Островке (на Пскове реке против Гремячей горы). Оно имело окна, по форме очень близкие к церковным окнам XV—XVI веков (хотя отличавшиеся наличием деревянных колод для окончин, которых в церквах не было). Одно из помещений было покрыто сомкнутым сводом, опирающимся на круглый столб.

Из других наиболее любопытных псковских зданий стоит упомянуть о „доме Жуковой» с его оригинальным „жвылем»—каменным угловым эркером и интереснейшим крыльцом со светелкой наверху, обнесенной балконом с фигурными столбами и перилами. Представление об этих деталях сохранилось лишь благодаря обмеру Годовикова, в настоящее же время от здания остались руины.

Прекрасный образец древнего здания общественного назначения—Приказная палата в Довмонтовом городе. Крыльцо ее разрушено, окна почти все переделаны, но все же это здание производит сильное впечатление. Планировка этого здания совершенно не такая, как жилого дома.

Небезынтересны такие здания, как второй „дом Сутоцкого» (отдельно стоящий) и дом (вернее остатки его) у церкви Георгия со Взвоза, которые сохранили следы больших проемов в наружных стенах, напоминающих проемы крылец, но без обычных столбов. Существование этих проемов никому не известно, так как они позднее были заделаны и заштукатурены. О том, насколько редкостны эти детали, наглядно говорит хотя бы тот факт, что в литературе о древнерусском зодчестве можно найти твердые указания на то, что широкие проемы всегда были принадлежностью крылец или галлерей и якобы никогда не делались в стенах самого здания, т. е. так именно, как они сделаны в псковских домах.

Несколько особняком стоит „Мешок»—здание уже петровского времени. Оно несколько не по-псковски громоздко и неуютно, несмотря на явное стремление строителя приукрасить его вычурными воротами и даже каменными карнизами, которые почти совершенно не употреблялись псковичами до XVIII века.

Любопытен хорошо сохранившийся полуторакомнатный каменный дом, стоящий около „Мешка». Подвал его перекрыт сводами, верхний этаж был покрыт деревянным накатом. Также очень хорошо сохранился „дом Ксендза», не сохранивший лишь своих печей и деревянных частей—потолков, полов, окон и дверей. Внутреннее оборудование и отделка не’ сохранились ни в одном из псковских гражданских зданий. Только случайно найденные остатки печных изразцов и другие находки могут дать некоторое представление о печах, лавках, полах, устройстве дверей, шкафов, окон. Реставрационные работы в „доме Яковлева» в 1939— 1940 годах дали материал об устройстве врубленных в пол лавок, которые тянулись вдоль стен. Подобные же лавки были устроены в помещениях за иконостасом Псковского Троицкого собора XVII века, где они сохранились до 1940 года. В „доме Яковлева» были раскрыты замурованные уборные XVII века с сохранившимся всем их оборудованием, было найдено много печных изразцов. Там же сохранились оконные и дверные колоды XVII века. По оконным колодам было ясно видно, что окончины открывались на петлях внутрь дома, были одностворными, но самой окончины не сохранилось ни кусочка.

За алтарем Троицкого собора и в „доме Яковлева» существовали деревянные полы XVII века. Часть их в „доме Яковлева» существует и теперь. Остатки полов из тяжелых плах — расколотых бревен, уложенных плоской стороной вверх на круглые лаги и притесанных „чашкой» к лагам так хорошо, что не требовалось никакой прибивки гвоздями, — сохранились в „доме Печенко».

Там же было основание печи XVII века, оставшееся под полом с рассыпанными вокруг обломками самой печи. В „доме Печенко» были три печи: одна—круглая, две—квадратные. Облицованы они были великолепными изразцами ярко расписанным сочным орнаментом. Круглая печь была украшена растительным орнаментом и изображениями животных и птиц, сидящих на ветвях и клюющих ягоды. Роспись ее—по белому фону темносиней и светлой травянисто-зеленой поливой. Другие печи были еще более цветистыми; они были расписаны бирюзовой, белой, синей, желтой и коричневой поливами. В „доме Печенко» до 1937 года сохранились остатки деревянных стенных шкафов XVII века. Остатки печей, печные изразцы XVII века можно было найти и в других древних жилых домах Пскова. Некоторые из них хранились в псковском Музее.

В наше время древние псковские дома далеко не производят того приятного впечатления, какое они производили в то время, когда сохранялся весь их уют, внутреннее и наружное убранство. Их крыльца теперь либо вовсе не существуют, а если некоторые из них и сохранились, то непременно перестроены. Орнаментация их почти не сохранилась. Только „дом Яковлева» сохранил остатки наличников окон. Наличники были восстановлены при реставрации дома в 1940 году. Нигде не сохранилось ни деревянных теремов, ни балконов, украшавших древние псковские дома.

Обмеры Годовикова, сделанные в середине XIX века, хотя и необычайно ценны и интересны и очень помогают составить более правильное представление о гражданской архитектуре древнего Пскова, всё же не могут вполне восполнить этих пробелов.

Очень жаль, что почти ничего не осталось от деревянной архитектуры Пскова, так как эта обширнейшая отрасль древнепсковской архитектуры не могла не получить за время своего развития оригинальных, здоровых, глубоко народных черт, так свойственных каменной архитектуре Пскова.

Памятники древней деревянной псковской архитектуры исчезли совершенно бесследно — не сохранилось даже самых приблизительных зарисовок.

В настоящее время в Пскове существует лишь один памятник деревянной архитектуры — церковь Варвары в Петровском посаде, построенная в 1618 году.

До 1944 года в Пскове существовал памятник древней гражданской деревянной архитектуры—жилой домик, построенный в XVII веке, но обшитый в начале XIX века досками и потому остававшийся совершенно незамеченным исследователями псковской архитектуры. Ныне от этого домика остался лишь каменный погреб, на котором он стоял. Этот домик, срубленный из толстых круглых бревен в чашку, отличался уютными пропорциями комнат с низкими потолками и маленькими квадратными окнами. Есть многие основания считать, что такой тип жилой постройки—деревянная изба, поставленная на довольно высоком каменном погребе,— был очень распространен в Пскове в XVII веке. О таких постройках упоминают старинные документы. Любопытно, что эта старая псковская традиция оказалась необычайно живучей для Пскова в XIX и даже XX веках; особенно для Запсковья и Завеличья были характерны деревянные постройки на каменных подвалах. Причина этой живучести—несомненные удобства и разумность такого приема. Нельзя не заметить, что погреб домика XVII века намного выше поднимается над землей, чем погреба XIX—XX веков.

Древние псковичи считали наиболее здоровым деревянное жилье, высоко поднятое над землей. Кроме того, чем выше было над уровнем земли поднято деревянное здание, тем менее опасным оно было в пожарном отношении, менее подвергалось гниению, да и от лихого человека дальше.

Общий характер деревянной архитектуры Пскова неплохо рисуют слова самих псковичей XVII века, с которыми беседовал в 1668 году голландец Стрюйс. Последний, очень не любивший и подвергавший осмеянию всё русское, завел с псковичами разговор о слишком, по его мнению, большом количестве деревянных построек в городе и их простоте—„безобразности» их, какой выражался. Псковичи указали ему на то, что они считают деревянное жилье гораздо более здоровым, чем каменное, вследствие чего предпочитают жить в деревянных домах, а что касается простоты декоративной обработки этих построек, то их занимает в первую очередь удобство и „подручность» и в этом отношении они вполне довольны своими постройками, „в которых они спят покойнее, нежели другие в прекраснейших дворцах». Это очень любопытное свидетельство лишний раз подтверждает, насколько сознательно псковские зодчие добивались того удобства и уюта, которые характерны для псковской гражданской архитектуры.

Впрочем, не следует думать, что деревянная архитектура древнего Пскова была лишена декоративной обработки. Деревянные постройки украшались резными подзорами, наличниками и другими деталями.

Нельзя обойти молчанием крепостное зодчество. Особенности общественного строя древнего Пскова отразились на большом развитии каменного крепостного зодчества в Псковщине. Жители сами ведали постройкой и ремонтом своих участков укреплений и сами выполняли их, и поэтому посады Пскова — Запсковье и Окольный город—и псковские пригороды имели укрепления, не уступающие укреплениям Кремля или Довмонтова города.

Само место первоначального поселения псковичей— Детинец — представляло собой природную крепость. С XII века деревянные стены Детинца заменяются каменными стенами. По мере роста населения города посады обносились стенами, охватывавшими все большую и большую площадь. В 1266 году князь Довмонт построил каменные укрепления Довмонтова города. В 1309 году была построена каменная стена Старого Застенья, в 1375 году деревянная стена Среднего города заменена каменной. Каменные стены Запсковья построены между 1482 и 1484 годами на месте деревянных, просуществовавших с 1465 года. Каменные укрепления Окольного города и Верхние и Нижние решетки относятся к XVI веку. Починка, замена ветхих частей новыми, усиление и перестройка укреплений не прекращались до конца XVII века.

Крепостная архитектура изменялась с развитием средств нападения, особенно огнестрельного оружия. С появлением артиллерии резко увеличилась толщина стен, изменилось устройство бойниц, ворот, зубцов, ходов по стенам. Минная борьба вызвала появление „слухов»—подземных контр-минных галлерей, проходивших перед стенами города. Развитие „огненного боя» вызвало появление в стенах „палаток» с я подошвенными боями» в них — бойницами, расположенными близко к поверхности земли; „захабов»—сильно выдвинутых за линию стен фланкирующих сооружений одной высоты со стенами, но имеющих помосты для установки артиллерии, подобно башням; „роскатов»—башен, с помостами для тяжелой артиллерии, стоявших, в отличие от обычных, под защитою стен.

В XVI—XVII веках на протяжении более 10 верст псковских крепостных стен стояло 40 башен и захабов и было большое количество ворот и среди них Верхние и Нижние решетки — ворота, через которые впускалась и выпускалась Пскова река. Стены имели, в среднем, в высоту 12 метров и в толщину 4 метра. По верху стен, под защитой зубцов двухметровой высоты, был устроен широкий обход, связанный с башнями, по которому можно было обойти весь город. На этот обход из города вели деревянные, иногда каменные лестницы. Крепостные стены с зубцами и проходом со столбами и перилами, также как лестницы, башни, захабы, роскаты, караульни и все сооружения, покрывались крышами с тесовыми и драничными кровлями. На верхушках шатровых крыш башен и роскатов помещались смотровые вышки, увенчанные шатриками с „прапорцами». Все каменные сооружения—стены, башни, захабы, роскаты, караульни, лестницы и прочее — штукатурили и покрывали побелкой. Выходы из города делались большей частью через башни, иногда прямо в стене. Они защищались захабами, каменными или деревянными, или „острогами» из частокола. С оборонительными сооружениями были связаны „слухи», а также тайники — подземные ходы, опускавшиеся к реке и имевшие колодцы для снабжения водой в „осадное время».

*     *     *

Псков рос и расширялся до тех пор, пока сохранял свое значение для России как важнейший центр торговли и как пограничная крепость. С расширением границ Российского государства и открытием более близкого пути в Европу в начале XVIII века значение торговли Пскова пало. Заграничная торговля пошла по иному пути. Значение Пскова как крепости также упало. С конца XVII века псковские стены уже не ремонтируются. В 1710 году в Пскове было „моровое поветрие» и „пожарное разорение», и после него город уже не восстанавливался, как бывало. Начался стремительный упадок Пскова, продолжавшийся до конца XIX века.

Из документов XVIII века видно, что после 1710 года множество дворов, мельниц, промышленных предприятий, бань, рыбных ловель, жилых домов, со всем их убранством, утварью и „пожитками» остались пустыми, безлюдными, без хозяев. Домашняя обстановка и носильные вещи отбирались в казну, за неимением наследников. Дворы и дома, сады и огороды были просто заброшены.

Число жителей, бывшее некогда около 70—100 тысяч человек, в XVIII веке дошло до 2500 человек, а одно время было и того меньше—доходило до нескольких сотен. Легко представить себе, что стало тогда с этим некогда большим и многолюдным городом. Множество построек, заполнявших город, стало совершенно мертвым. Псков напоминал тогда сказочный город, жители которого были заколдованы и превращены в камни. Храмы, подворья, обширные дворы, торговые и промышленные предприятия, монастыри, лавки, сады и жилые дома стояли безлюдными и заброшенными, со сгнившими и провалившимися кровлями, с осыпающимися стенами и сводами и еще сохраняли внутри богатые печи, лавки, переплеты окон, полы, засыпающиеся падающей штукатуркой. Повалившиеся ограды догнивали вокруг заглохших садов, на верхушках стен и башен и церковных сводах вырастали между остатками крыш молодые деревья и кусты. Разваливались сгнившие деревянные постройки, обрушивались и осыпались каменные.

Немало прекраснейших памятников архитектуры безвозвратно погибло в это время, а все оставшиеся носят на себе следы этого разорения. Конечно, не одно время разрушило древний Псков. Гораздо большую роль сыграло презрение и враждебность ко всему русскому, проявленные невежественной неметчиной, которая, потеряв надежду покорить Русь мечом, заполняла ее всякими Биронами, Минихами, Остерманами и другими менее известными немцами.

Не в одном только Пскове, как говорят факты, погибли в то время бесценные сокровища русского искусства. Считая русское искусство мужицким, обыностраненная аристократия была не только равнодушна к нему, но враждебна, стремилась его изгнать, уничтожить и заменить его „европейским».

Перепланировка 1778 года изменила Псков до неузнаваемости. Множество прекрасных построек, уютных и красивых уголков было уничтожено и заменено заборами и домиками с претензией на „европейскую архитектуру». Старая планировка была стерта почти бесследно,—новые улицы прокладывали прямо через кварталы и сады. Сохранившиеся же здания в продолжение XVIII и XIX веков перестраивали, стараясь придать им возможно более „европейский» вид: стесывали и замазывали украшения, разрушали крыльца, уничтожали старые окна и двери и пробивали новые. Поэтому все сохранившееся от допетровского Пскова представляет исключительную редкость, и чтобы оценить псковские памятники архитектуры нужно их представлять себе такими, какими они были в древности, нужно изучать и реставрировать их.

В конце XIX века Псков стал расширяться и оживать, начал обстраиваться новыми постройками. К XX веку в нем появилось много учебных заведений, промышленных предприятий, электрическое освещение, водопровод, канализация, трамвай. Сильно изменился Псков, но всё же он остался Псковом. Такова сила его прошлого, что и в новом Пскове оно давало себя чувствовать. В памятниках древней архитектуры, в развалинах псковских стен, в нравах псковичей и их говоре, в легендах и преданиях—на каждом шагу чувствовалось, что это древний славный русский город, существующий более тысячи лет и бывший некогда одним из самых крупных центров Руси.

Ю.П.Спегальский. Псков. М.-Л., 1946.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *