Loading...
Вслед за расцветом в первой половине XVI века последовали тяжелые десятилетия в жизни Пскова. Внутренний кризис, вызвавший падение русской экономики, Ливонская война, осада города привели к небывалому разорению и самого Пскова, и его пригородов. После небольшой передышки, не вернувшей, однако, Пскову прежнего цветущего состояния, началась польская и шведская интервенция, во время которой Псков не только обеднел и обезлюдел, но и полностью выгорел. К 1615 году, когда шведы пытались взять город, он был полупустым. Каменные храмы и палаты разрушились, деревянная застройка стала редкой и бедной.
Экономический подъем, начавшийся в 20-х годах XVII века, вызвал усиленную эксплуатацию крестьянства и посадских людей, которые в течение долгих десятилетий не могли оправиться от последствий хозяйственной разрухи. Но бедственное положение основной массы населения не мешало, а скорее помогало обогащению наиболее предприимчивых купцов. Псковский посад стал местом невиданных дотоле социальных контрастов.
Вид Пскова того времени как в зеркале отразил это положение. Среди разреженной и невысокой деревянной застройки, прерывавшейся монастырями, кое-как пережившими разруху, стояли приходские церкви, в подавляющем большинстве еще совсем не старые, но уже обветшавшие, со сгнившими верхами, поросшими травой и деревьями, с обвалившейся штукатуркой, покосившимися крестами и запущенными кладбищами. На местах, где раньше стояли гостиные и другие казенные дворы, простирались обширные заросшие пустыри. И только кое-где появились совершенно новые, еще пахнувшие смолистым деревом, дворы «больших» псковских «гостей», занимавшие каждый по нескольку обычных дворовых мест, а на них высились огромные здания с тремя каменными этажами и двумя деревянными над ними. Эти обиталища богачей были выше церквей, они господствовали над всей застройкой посада. О них могут дать представление сохранившиеся до наших дней Солодежня, палаты Поганкиных и наиболее старые из палат, принадлежавших Меншиковым.
Солодежня (улица Гоголя, 42) — остатки богатого жилого здания первой трети XVII века. Название «Солодежня» здание получило в XIX веке, когда оно, уже значительно измененное, без верхних этажей, использовалось для производства солода. Кто именно его построил и был его первым хозяином — неизвестно.
Как показало исследование, каменная часть здания первоначально имела еще один этаж, который был сломан, по всей вероятности, в XVIII веке. В свое время оба нижних каменных этажа, дошедшие до нас, служили для хранения товаров и наиболее ценного имущества. В нижнем этаже находились подклети, где держали менее ценное имущество и такие товары, как, например, кожи, сало, мед, вина.
Массивные своды, железные двери и ставни на немногочисленных окнах, служивших главным образом для проветривания, предохраняли подклети от пожара, а решетки в окнах — от ограбления. Во втором этаже находились клети, в которых хранились меха, ткани, платье, ковры, оружие, богатые сосуды и другие ценные принадлежности праздничного стола, ювелирные изделия,— одним словом, то, что должно было храниться под рукой. Все это развешивалось по «грядкам» — длинным жердям, подвешенным к потолку, и раскладывалось по сундукам.
Кроме клетей во втором этаже имелись сени, пройдя через которые и поднявшись по лестнице, устроенной в толще наружной стены, можно было попасть в третий этаж.
Этот этаж весь состоял из повалуши — зала, где собиралась вся семья для общих дневных занятий и трапез, для приема гостей, пиров и развлечений. Повалуша была весьма обширной. Часть ее занимали укрепленные в полу столы, а другая, вероятно большая, оставалась свободной. Пол повалуши был деревянным, потолок— тоже, с открытыми балками. Высота ее составляла около 3 метров, а площадь—не менее 300 квадратных метров. Повалуша была освещена довольно большим количеством окон, выходивших на все четыре стороны, и обогревалась печами, облицованными зелеными изразцами. Вокруг всех четырех стен стояли деревянные лавки с врубленными в пол ножками.
К стене повалуши, обращенной к двору, примыкала лестница, по которой поднимались в деревянный этаж. Он делился на три части: посередине — сени, а по сторонам сеней — спальные горницы. Горницы, обращенные к улице, предназначались для мужской части семьи, а к двору — для женской. На каждой половине, видимо, было по две горницы. Над ними, по обыкновению даже у не особенно богатых людей, располагались еще холодные летние спальни—сенники, вышки и чердаки. Надо полагать, что в богатых домах при покоевом этаже, его сенях и вышках строили еще и гульбища, то есть балконы.
Во второй половине века, в связи с изменениями в обычаях, происшедшими в среде богатых посадских людей, одно из складских помещений второго этажа Солодежни было переоборудовано в палату для пиров, а повалуша с этого времени стала лишь местом для увеселений. В связи с этой переделкой несколько изменилось крыльцо, а широкое гульбище над ним еще более увеличилось.
Знаменитые Поганкины палаты (улица Некрасова, 3) — один из самых широко известных памятников гражданской архитектуры Пскова.
Здание это совершенно исключительно. Построивший его человек (возможно, что то был купец Сергей Поганкин или его отец Иван) был не только очень богат, но и расчетлив и тщеславен. Далеко идущая и твердая расчетливость чувствуется во всем. Поганкин не только скрупулезно, в деталях продумал план и устройство своего дома, но и придирчиво следил за тем, чтобы строители неукоснительно выполняли его требования. Надо полагать, по его желанию весь низ здания до определенного уровня был сложен из крепчайшей «дикой» плиты, не боящейся ни сырости, ни мороза, в то время как выше в кладке едва ли можно найти хоть одну такую плитину,— она вся сложена из менее прочной пористой белой известняковой плиты, легче поддающейся обработке. Ни один из других псковских купцов, владельцев богатых палат, не оставил подобного свидетельства о непреклонном желании сделать свое жилище несокрушимым.
Поганкины палаты — единственное из богатых жилых зданий XVII века, где найдены следы производственной мастерской. В этой мастерской работали запертые под замком и находившиеся под неусыпным контролем наемные или кабальные люди, перерабатывавшие сырье и, несомненно, оставлявшие в руках хозяина огромную прибыль. Это говорит о необыкновенной предприимчивости Поганкина и его изобретательности в поисках источников наживы. Возможно, что помещения мастерской не случайно устроены на месте клетей: Поганкин не желал подавать пример менее хитроумным конкурентам и держал свое предприятие в тайне.
Но если Поганкин старался скрывать какие-то из источников своего дохода, то богатством своим он кичился без меры, и палаты его красноречиво свидетельствуют об этом. Он держался не как купец, а как боярин. Помещения для приема гостей в его палатах разделены на две половины — мужскую и женскую, что тогда ни одному из псковских купцов, по всей вероятности, не могло даже прийти в голову. Вряд ли даже у бояр, по крайней мере живших в Пскове, были такие сени, как у Поганкина. Эти сени состояли из трех палат—средней парадной, ничем не занятой, и двух боковых подсобных, в одной из которых располагались отхожие места и чуланы, а в другой — широкие ниши, вероятно для киотов с иконами: перед ними молились пришедшие в дом.
Впервые в Пскове в купеческом жилище, по примеру жилищ бояр и, быть может, богатейших московских «гостей», повалушу заменили два помещения — особая палата, предназначенная только для пира, и отдельная палата для развлечений. Вентиляционные каналы в стенах палат для приемов гостей на обеих половинах свидетельствуют о том, что Поганкин собирался принимать столько людей, что им могло стать душно даже в таких обширных помещениях.
Быть может, Поганкин объединил в своей постройке в один объем и собственное жилище, и жилище еще кого-то из самостоятельных членов его семьи (скорее всего, старшего сына), а заодно и две поварни, именно потому, что хотел, чтобы его палаты превосходили до размерам грандиозные палаты псковского воеводы, стоявшие на берегу Псковы.
Нет сомнения в том, что палаты Поганкнных были построены так, чтобы богатством композиции и декора ни внутри, ни снаружи не уступать не только купеческим, но и боярским жилищам. Снаружи палаты украшали два каменных крыльца. Еще больше декоративности придавали им расположенные над каменными этажами деревянные хоромы. Любимым приемом псковских строителей XVII века было выявление контраста между массивным, лишенным украшений низом и изукрашенным легким верхом. Есть все основания думать, что этот эффектный прием был использован и в данном случае, настолько он соответствовал внутренней структуре этого здания.
От внутреннего убранства палат оставались к нашему времени лишь обломки печных изразцов из приемных парадных залов, найденные в 1902—1903 годах. По ним удалось восстановить вид двух печей. Их особенность—броскость рисунка и резковатая контрастность расцветки—свидетельствует о глубокой продуманности внутреннего убранства парадных залов. При их больших размерах и сравнительно слабом освещении печи с более мягким декором не могли бы достаточно выделяться в композиции интерьера.
Двор Поганкиных был окружен каменной стеной с каменными же воротами, сохранявшимися еще в первой половине XIX века. На дворе, разумеется, находилось еще немало подсобных построек, но о них пока еще нет определенных данных. Сравнительно хорошая сохранность самих палат объясняется тем, что с прекращением рода Поганкиных в начале XVIII века они перешли в распоряжение государства и в течение XVIII—XIX веков использовались для казенных надобностей, причем после сломки верхних этажей и ремонта в 1748 году их уже не переделывали до 1902 года, когда они были приспособлены под музей, который располагается там и поныне.
В 1944 году немецкие фашисты пытались уничтожить палаты. Огромной силы взрыв нанес им большие повреждения. Теперь здание в основном восстановлено, но реставраторам предстоит еще приложить немало труда, для того чтобы обеспечить сохранность этого уникального памятника псковской архитектуры.
Типичный образец жилища богатого псковского купца первой половины XVII века — наиболее старые, так называемые первые палаты Меншиковых (Советская улица, 50).
В них уже не было повалуши. Введенное Поганкиным новшество — отдельные помещения для пира и особые для развлечений — богатые псковские купцы оценили положительно, и с тех пор повалуши устраивались только в домах небогатых посадских людей.
Особенность первых палат Меншиковых—наличие дворов и входов в сени с обеих сторон. С западной стороны у крыльца было каменное гульбище, открытое во двор большими проемами. Над восточным крыльцом располагалось деревянное гульбище, на которое выходили из сеней верхнего каменного этажа. Общий вид здания, несмотря на его живописные крыльца, гульбища и верхние деревянные этажи с их вышками и, по всей вероятности, тоже с гульбищами, был все же довольно суровым и подавляющим. Такой характер придавали ему широкие поверхности огромных мощных стен с небольшими оконными проемами, снабженными железными ставнями с тяжелой оковкой.
Это, очевидно, не понравилось младшему Меншикову, который пристроил к старым палатам вторые. Как видно по постройке, он был человек щедрый, с размахом и любил показать свое богатство и щедрость. На то, чтобы как можно пышнее обставить свою жизнь, а главное — встречу и прием гостей, он не жалел денег. Палаты были украшены раскинувшимся на полдвора двухвсходным крыльцом и богато орнаментированными оконными наличниками. Особенно затейливый вид придан окнам тех помещений, в которых пировали и веселились гости.
В противоположность Поганкину Меншиков не проявил заботы о том, чтобы его семейное гнездо сохраняло прочность на долгие времена. Плита, из которой строились его палаты, была разной: в ней попадались и крепчайшая «дикая», и мягкая «беленькая», и обыкновенная сухая пористая плита, и даже «калашник», совершенно не годный для строительного дела. Каменщики, поняв, что хозяин заботился больше всего о внешней эффектности постройки, порой бессовестно обманывали его. Сложные детали наружных украшений они иногда вырезали из «калашника», мягкого, как высохшая глина, хотя прекрасно знали, что этот материал в скором времени рассыплется. Как удалось заметить, они вместо забутки в одном месте засыпали всю толщу стены палат землей.
Компоновка вторых палат Меншикова весьма характерна. Нерасчетливо широкие входные сени заняли треть этажа, а слева от них еще одну треть отняли домашние проходные сени, так что места для клети уже не осталось и сундуки, вероятно, загромождали проходные сени домашней половины. Все же остальное имущество хранилось неизвестно где,— быть может, даже в соседнем, более старом здании. Сени, несмотря на большую площадь, не получились парадными: их портили отхожие места, занявшие почти всю переднюю стену. К тому же оказалось невозможным хорошо осветить их окнами.
Но зато для гостей все было удобным. Направо от входных сеней разместили столовую палату. Ее, в отличие от домашней половины, устроили очень продуманно, со всем комфортом. Внутристенная лестница соединяла ее прямо со двором, где находилась поварня, а также с погребом. Для потех после пира отводились две обширные палаты в самом верхнем каменном этаже, занимавшие две трети его площади. Потешные палаты, конечно, имели выход на широкое деревянное гульбище, устроенное над крыльцом. Верхний каменный этаж, как и в предшествовавших зданиях, перекрывался уже не сводами, а деревянным потолком.
Судя по найденным остаткам, внутренняя отделка приемных помещений была богатой. Стол в столовой палате располагался «покоем» (в форме буквы «П», по трем ее сторонам), близко к окнам, так что, когда он бывал накрыт и уставлен сосудами, они блистали под лучами солнца, падавшими из окон. Гости сидели на лавках спиной к окнам и простенкам, видя перед собой всю палату и всех входивших в нее. Вечером палата освещалась паникадилами, которые были подвешены к пяти кольцам, укрепленным в своде. У глухой стены по одну сторону входной двери стояла изразцовая печь, а по другую — большой, от пола до свода, киот с иконами. Потешные палаты были совершенно свободными, лишь лавки шли вдоль их стен да в одном из углов каждой палаты стояла великолепная, богато орнаментированная и расписанная цветными эмалями печь.
Надо полагать, что, стеснив в угоду своим гостям домашние помещения в нижних каменных этажах, Меншиков все же не поскупился на то, чтобы сделать деревянный верх удобным и вольготным, поместив при горницах просторные гульбища, вышки, чердаки и сенники. В то же время обработка деревянных хором не могла не соответствовать наружной декорации каменного низа. Без сомнения, эти деревянные хоромы отличались от обычных псковских хором, даже самых богатых, более сложной композицией и более щедрой декоративной обработкой.
Около начала XVIII века Меншиковы обеднели. Их палаты (вернее, их верх и деревянные этажи) горели, потом перешли в казну. Третий (каменный) этаж был сломан, и все оставшееся до неузнаваемости перестроено.
Примерно в таком же состоянии дошли до нас и палаты Русиновых (улица Карла Маркса, 10). Однако их двор сохранил кроме главного еще два подсобных здания. Этим палатам тоже недостает одного каменного этажа, в котором были, видимо, две большие потешные палаты и проходные сени, и верхних деревянных хором, куда поднимались через верхние сени по внутристенной каменной лестнице. Крыльцо палат, вероятно, было «на отлете».
По общему замыслу внутренней компоновки палаты Русиновых напоминали вторые палаты Меншиковых, во их хозяин проявил при строительстве гораздо большую расчетливость. Входные сени он сделал маленькими и из-за этого темными (места для окна не хватило), помещение влево от сеней, которое у Меншикова было проходным, он перегородил, отделив в нем две клети. В третьем (каменном) этаже он получил возможность наполовину уменьшить проходные сени.
Удачной и интересной была компоновка двора. На довольно тесную переднюю часть его выходили с трех сторон каменные здания, два из них — с крыльцами и деревянными верхами, а задняя часть двора, сильно расширяясь, давала достаточно простора, необходимого для хозяйственных надобностей.
Чрезвычайно интересными зданиями этого периода развития псковской архитектуры были палаты, принадлежавшие в XVIII—XIX веках купцам Подзноевым. (улица Некрасова, 3/5), и палаты в Волчьих ямах близ Гремячей горы.
Палаты Подзноевых, от которых остались лишь развалины, интересны своей необычной компоновкой, сохранявшей некоторые черты компоновки монастырских палат XVI века и даже более старых русских хором. В технических приемах этого здания — тоже отзвуки XVI века. Как и все богатые жилые здания начального периода развития псковской гражданской архитектуры XVII века, оно было очень высоким, с тремя каменными этажами, над которыми высились еще деревянные этажи.
Палаты в Волчьих ямах теперь также в развалинах и полузасыпаны грудами щебня. Вероятно, они будут в ближайшие годы реставрированы и тогда станут доступными для осмотра. Палаты эти, пожалуй, наиболее ранний пример очень богатого жилого здания с двумя каменными этажами и с каменными сенями при деревянных горницах в третьем этаже. Такой прием применялся потом неоднократно, он был удобен в противопожарном отношении, а это имело тогда серьезное значение. Так были скомпонованы третьи палаты Меншнковых, которые были построены рядом с первыми и вторыми палатами, и многие другие богатые жилые здания Пскова.
Примерно с 60-х годов XVII века непомерно резкий контраст между богатыми палатами и всей остальной застройкой смягчился. Даже самые богатые люди перестали строить жилые здания с тремя каменными этажами, ограничиваясь лишь двумя.
К тому времени положение русского купечества, в; том числе и псковского, укрепилось, его богатства охранялись аппаратом государства. Псковское восстание, вызванное обострением классовых противоречий, прошло, не задев купцов, кроме Емельянова, чья спекуляция хлебом явилась непосредственной причиной вспышки народного гнева. При этом псковские купцы могли наглядно убедиться, сколь бесполезными оказались перед лицом разъяренной толпы народа их клети и подклети со сводами, железными решетками, ставнями и дверями.
С тех пор псковские купцы уже не старались сосредоточить все свои ценности в нижних этажах собственного жилища, а стали держать их и в отдельных складских помещениях. В то же время среднее купечество и даже посадские люди со сравнительно невысоким достатком в условиях укрепления экономики начали строить себе каменные дома, каждый, разумеется, по своим возможностям — от двухэтажных каменных палат до небольшой подызбицы. Типы зданий, их величина и планировка стали еще более разнообразными. К сожалению, от многочисленных построек небогатых посадских людей осталось очень мало: из-за небольшой величины и меньшей массивности они легче поддавались уничтожению и много их погибло в сравнительно недавнее время.
К началу этого нового периода в развитии псковской гражданской архитектуры относились третьи палаты Меншиковых (улица Некрасова, 10). В XIX веке их без всякого к тому основания прозвали «домом Марины Мнишек». От всех предшествовавших жилых палат их отличала крайняя миниатюрность, причем в них были и сводчатая столовая палата, и перекрытая потолком потешная палата, в которую из столовой переходили по каменной лестнице, и подклеть, и клеть,— словом, все, что было в прежних богатых зданиях, но в минимальном количестве и крайне малых размеров. Окна были снаружи украшены наличниками—очень простыми, но тем не менее эффектными. Над крыльцом помещалось гульбище — такое же, как в ранее построенных вторых палатах Меншиковых.
Наряду с богатыми жилыми постройками, принадлежавшими псковским купцам, в современном Пскове сохранились остатки постройки, которая дает представление о домах посадских людей среднего достатка. Это так называемая подызбица на Никольской улице (теперь улица Гоголя). Она представляла собой деревянную избу из огромных бревен на каменном основании. К нашему времени от нее уцелело лишь каменное основание, на котором вместо избы стоит деревянный домик деревенского типа с тесовой обшивкой.
Подобные подызбицы в древности отличались одна от другой и размерами, и компоновкой.
Очень интересны одноэтажные каменные палаты— старейшая часть так называемого дома Печенко (улица Гоголя, 43). Это довольно крупное и массивное здание не имело подклетей. Клеть располагалась в том же этаже рядом с сенями. Все в этом здании говорило о том, что его хозяин еще совсем недавно жил в самых простых посадских хоромах. В доме кроме клети и сеней—передних и задних—была и повалуша, давно уже забытая богачами, но обычная для жилищ малосостоятельных посадских людей. У одного из ее торцов стоял стол, у другого, свободного,— печь, замечательная своим пышным растительным орнаментом и пестротой и яркостью расцветки. Внутристенная лестница вела из сеней в верхние деревянные хоромы.
В Запсковье на Школьной улице сохранилась очень небольшая постройка — так называемый «дом у Мешка» (дом № 24). При крайней миниатюрности он имел два каменных этажа. Нижний этаж служил складом, а верхний состоял из маленькой повалуши с крохотными сенцами.
Интересны палаты, стоявшие у церкви Георгия со Взвоза. При небольшой площади, нисколько не превышавшей площадь «дома у Мешка», они скомпонованы по образцу богатейших жилых построек в два этажа, причем каждый этаж имел сени посредине и две палаты по бокам, так что здание это является как бы в несколько раз уменьшенной копией палат в Вольчих ямах.
Характерные для этого периода богатые жилища — палаты вблизи Сокольей башни и дом Печенко (вторая, более поздняя его часть).
Оба здания двухэтажные с трехчастным планом. Нижний этаж в обоих зданиях складской, а второй служил для приемов гостей. По одну сторону холодных, неотапливаемых сеней помещалась столовая палата, по другую — потешная. Сени второго этажа и в тех и в других палатах были перекрыты сводами, а оба приемных помещения — деревянными потолками.
В доме Печенко из женской половины деревянного покоевого этажа внутристенная каменная лестница вела прямо во двор — свидетельство заботы хозяина о спасении семьи в случае пожара, а заодно и о том, чтобы хозяйка, которой полагалось встать раньше всех в доме, разбудить слуг и дать им работу, не тревожила при этом спящих мужчин. В зданиях этого нового типа над крыльцом уже не делали гульбища в виде навеса с легким ограждением, а рубили деревянную светлицу с длинным висячим балконом, который огибал ее с трех сторон. Гости, если их приглашали на гульбище, должны были подниматься в покоевый деревянный этаж. Вероятно, все же это не было принято и потому гульбище пристраивали иногда к крыльцу, делая и его каменным.
Хозяин дома Печенко, любитель и коллекционер редкостной заморской посуды и других произведений прикладного искусства (остатки их найдены в этом здании), отделил себе во втором этаже палат кабинет, в котором занимался делами и развлекался в обществе друзей. В этом помещении в 1927 году были найдены очиненные гусиные перья, чернильница и целая колода игральных карт западноевропейской работы конца XVI — начала XVII века.
Очень интересный памятник — палаты, принадлежавшие предположительно купцу Гурьеву (улица Красных Партизан, 10). Подсобное здание двора, стоявшее напротив палат, в котором внизу были каменные складские помещения, а вверху деревянное жилище для слуг, не сохранилось. Но сами палаты дошли до нашего времени сравнительно мало попорченными, хотя многие части и детали их скрыты под новыми заделками и штукатуркой. В этом здании не только сени, но и столовая палата были перекрыты сводами. Над сводами нашли остатки сгоревшего деревянного верха, среди которых оказались обломки печных изразцов XVIII века. Это свидетельство того, что в XVIII веке в деревянном этаже еще жили.
К крыльцу здания справа было пристроено каменное гульбище, а слева — небольшая комнатка, соединенная проходом со столовой. Крыльцо получилось не выступающим из объема палат, как было обычно до этого, а включенным в этот объем. Теперь такие крыльца принято называть встроенными.
Встроенное крыльцо и каменное гульбище во втором этаже были и у палат на Романовой горе, причем уже не в результате перекомпоновки и достройки, как в па-датах Гурьева, а изначально. Такая композиция крыльца потом в Пскове встречалась нередко. Возможно, что впервые она была выработана именно на гурьевской постройке.
Характерный памятник архитектуры XVII века — четвертые палаты Меншиковых, входящие в уже известный нам комплекс. Они представляли собой два дома, один из которых совсем небольшой, всего с двумя помещениями в каменной части. Это как бы двухквартирный дом XVII века. Он имел два крыльца. Еще лет 100 тому назад в нем сохранялись первоначальные изразцовые печи.
Последняя четверть XVII века характеризуется непродолжительным, но ярким расцветом псковской гражданской архитектуры. Есть основания предполагать, что начало ему положила постройка двора Трубинских на Запсковье, на улице Званице (теперь улица Леона Поземского, 22).
Более чем через полстолетия после создания палат Поганкиных псковские каменщики снова получили заказ на сооружение двора и палат «боярствующего» купца. Если внимательно сравнить оба памятника, то можно понять, какой путь прошла псковская гражданская архитектура за это время.
Не высотой и протяженностью, не непомерной массой кладки, а искусным сочетанием объемов, живописностью компоновки, мастерским использованием игры света и тени и фактуры разных материалов, тонкостью и изощренностью архитектурной декорации выделялось это здание из окружающей застройки. В творчестве псковских каменщиков здесь проявились те черты, которые получили такое отчетливое и сильное выражение в деревянной архитектуре XII—XIII веков и псковском каменном церковном зодчестве XVI века. Они исполнены жизнерадостной живописности и свидетельствуют об умении найти наивысшую красоту в наиболее практичном и удобном для жизни.
Палаты Трубинских интересно сравнить и со вторыми палатами Меншиковых. Очень много труда пришлось затратить каменщикам на наличники, украсившие, по желанию Меншикова, его палаты. И все же эти наличники с их многочисленными вытесанными и вырезанными замысловатыми деталями хотя и очень оживили палаты, но напоминают драгоценности, надетые на громоздкое, неуклюжее тело. Палаты же Трубинского были украшены весьма немногими, несложными в исполнении (хотя и требующими от каменщика мастерства) столбиками и бровками, но выглядели чрезвычайно богатыми, несравненно более уютными и приветливыми, чем меншиковские.
В палатах Трубинского, как и в Поганкиных палатах, приемные помещения располагались на двух половинах — мужской и женской. Но если в Поганкиных палатах трудно уловить разницу между обеими половинами и не сразу можно догадаться, какая из них была женской, а какая мужской, то в глубоко продуманном и проникнутом тонким практическим и эстетическим чутьем архитектурном решении палат Трубинского ясно проступает назначение каждой их части.
Мужская половина, обращенная к улице, с большими сенями и парадным крыльцом состояла из столовой палаты, где, по-видимому, пировали все обычные гости, малой палаты—для избранных гостей и располагавшейся через сени потешной палаты. В общей столовой палате вдоль стен, как всегда около окон, тянулся стол «глаголем» (в виде буквы «Г» в плане). У стены, отделявшей палату от сеней, с одной стороны входной двери стояла изразцовая расписная печь, а с другой висел большой киот с иконами. Небольшая дверка рядом с печью вела в погреб, откуда слуги во время пира выносили вина и дорогие закуски. Рядом с этой дверкой была дверь в палату для особо почетных гостей.
Особая палата была намного меньше общей, но такая же, как она, светлая, с такими же большими окнами. В ее торце двумя арками со столбом отделялась часть помещения, повышенная на одну ступеньку. В левом пролете поблескивала изразцовая печь, а в затененной глубине была дверь на лестницу, через которую к гостям выходили из верхних покоевых помещений представительницы женской части семейства Трубинского.
Как известно, на Руси в старину у богатых людей был такой обычай: когда нужно было принять гостя с особенным почетом, к нему выходила жена хозяина дома или кто-либо из ближайших родственниц в самых нарядных одеждах, с чарой вина на красивом серебряном подносе. Строитель палат Трубинского сделал все для того, чтобы выходившие к гостям женщины и их богатые наряды были представлены в наиболее выгодном виде: они появлялись перед гостями на затененном фоне, освещенные из окна мягким боковым светом.
Но не только об этом позаботились каменщики. У нижней площадки лестницы, соединявшей жилой верх с палатой, рядом с окном, освещавшим лестницу, они устроили небольшой закоулочек для того, чтобы там, никому не мешая и не попадаясь на глаза, сидел слуга, наблюдавший во время приема гостей за проходом. Женщинам полагалось выходить к гостям только тогда, когда приказывал хозяин, и, очевидно, кто-то должен был следить за тем, чтобы они не сходили к гостям, когда им вздумается, так же как и за тем, чтобы никто из гостей не мог пробраться без разрешения наверх.
Столовая палата жены Трубинского была меньше, сени совсем небольшие, а вход в них далеко не столь парадный и внушительный, как на мужской половине. Палату украшали изразцовая печь и большой киот; так же как и у мужчин, у двух стен с окнами «глаголем» располагался стол. Однако сообщения с винным погребом эта палата не имела. Вина могли подавать в нее лишь по распоряжению главы дома. Это вовсе не свидетельствует о какой-либо особой строгости Трубинского,—таково было общепринятое правило, четко сформулированное в «Домострое», где предписывалось «отнюдь ни которыми делы» не допускать женщин к бесконтрольному пользованию винным погребом.
Женская потешная палата отличалась от мужской большей обширностью. Судя по соотношению площадей палат этого здания, гости мужского пола либо предпочитали сидеть в столовых палатах, либо веселиться в обществе женщин, а не в мужской потешной палате. Это, видимо, допускалось, и, быть может, именно поэтому женская половина приемного этажа палат не соединялась с верхом, чтобы отсюда кто-либо из гостей не мог пройти в покоевые помещения.
Палаты были скомпонованы заодно со всеми постройками двора, его оградой и воротами. Весь двор представлял собой единое архитектурное произведение, художественно законченное во всех своих деталях — до последнего гвоздя, до последней черепицы.
Из других зданий этого периода до XIX века сохранялся лишь двор купца Ямского с палатами (б. улица Володарского, 14). Построенные несколько позднее палат Трубинского, они более совершенны по композиции и декоративной обработке. К сожалению, до нашего времени палаты Ямского не уцелели, и о них приходится только упоминать. После того как палаты горели в 1856 году, их так и не покрыли крышей, а через несколько десятков лет сравняли с землей. Теперь существуют лишь их остатки и подсобное здание двора.
Сложной внутренней планировкой отличаются палаты Постникова (улица Олега Кошевого, 2). Это громоздкое здание, в формах которого чувствуется влияние немецкой архитектуры (быть может, переданное в Псков через Прибалтику),— последнее богатое жилое здание XVII века в Пскове. Оно замечательно тем, что впервые покоевые помещения в нем были построены из камня. Верхний каменный этаж этого здания — не что иное, как былые деревянные спальные горницы, воспроизведенные в камне.
Интересная деталь здания — переговорное устройство в виде канальца, который соединял сторожку, находившуюся при крыльце, с сенями самого верхнего этажа. Видимо, сторож наблюдал за двором и сообщал наверх о происходящем, например, о появлении в воротах гостей.
В XVII веке в Пскове строилось много каменных зданий производственного и торгового назначения: палаты гостиных дворов, лавки, клети, амбары, здания снетосушильных, кожевенных и иных заводов. Нередко они были очень интересны в архитектурно-художественном отношении. Об этом свидетельствовали остатки кожевенных заводов на реке Пскове, остатки немецкого гостиного двора на Завеличье и другие здания, которые ныне уже не существуют.
К концу XVII века площадь Старого торга украсили каменные здания административного и оборонного назначения: Приказная стрелецкая палата, Палата площадных подьячих и Приказные дьячьи палаты. Из них сохранились лишь последние. В настоящее время производится их реставрация. Посреди площади стоял монументальный каменный шатер на шести столбах, под которым были укрыты от дождя большие пищали (пушки). Мелкие орудия хранились под каменным навесом в виде аркады на столбах, пристроенной к южной стене Довмонтова города. Каменными зданиями украсился большой гостиный двор посреди Нового торга. Каменных гражданских построек в Пскове стало больше, чем когда-либо до этого, и некоторые из них были очень крупными.
Но все же фоном для каменных дворов и палат по-прежнему служила деревянная застройка. Масштаб обычных рядовых дворов с XVI века не изменился, это были в основном одно- и двухэтажные невысокие постройки, иногда на каменных подызбицах, с деревянными галерейками и крыльцами, небольшими деревянными подсобными строениями, деревянными оградами и воротами.
Новых церквей в Пскове в XVII веке строилось очень мало: при обилии старых в них не было нужды. Но заброшенные в годы запустения города, простоявшие десятки лет без покрытий, обветшавшие старые церковные постройки перестраивались и переделывались почти все без исключения, нередко коренным образом.
В конце века был разобран до основания и Троицкий собор. Долгое время до этого он был как бы зеркалом тех изменений, которые происходили в архитектуре Пскова. Его первоначальные свинцовые криволинейные покрытия по сводам через 100 лет после постройки (в 1465—1467 годах) были сменены на прямоскатные, обитые железом. В конце XV—XVI веке собор обстроили приделами, притворами и галереями, украсили дополнительными главами, а его старую главу покрыли позолотой.
Но в преддверии XVIII века на его месте построили совершенно иное здание, отразившее в своей архитектуре черты жизни не Пскова, а всей России конца XVII века. Это здание и сохранилось до наших дней. В нем все крупномасштабно и лаконично. Замысел его определен, как определялись распоряжения царских чиновников, безапелляционно—раз и навсегда и в общих чертах, не вникая в «мелочи». Даже о такой важной частности, как необходимость сперва возвести тяжелый, очень высокий четверик, а лишь после его осадки пристраивать к нему галереи и приделы, не подумали. Это привело к тому, что из-за разности в осадке по всему периметру собора вскоре прошли трещины и в связи с этим к нему были пристроены контрфорсы.
В соборе как нельзя лучше запечатлелось противоречивое суровое время начала царствования Петра I. Нижний ярус с галереями украшен поясами ширинок с изразцами и тяжелыми наличниками в духе «московского барокко», а выше — гладкие стены (вся лепка, украшающая их, выполнена в 1894—1895 годах) и ничем не украшенные окна. Барабаны обработаны уже в духе ранней петербургской архитектуры.
Из вновь построенных в XVII веке храмов кроме Троицкого собора до нас дошли церкви: Ильинская на Запсковье (1677), Николы от Торга (1670-е годы), Одигитрии на Печорском подворье (1685), Стефановская в Мирожском монастыре (самый конец XVII века).
Ильинская церковь (улица Леона Поземского, напротив дома 17а) построена в духе старых традиций псковской архитектуры. Церкви же Николы и Одигитрии отражают усилившееся влияние общерусских приемов. Впрочем, этими приемами пользовались в. Пскове по-своему. Декоративные боковые главы пятиглавого верха поставлены не по углам четверика, а по осям его, сохранены некоторые старые псковские особенности в обработке. У храма Николы устроена двухпролетная звонница.
Очень интересной в художественном отношении и своеобразной постройкой была церковь Одигитрии на Печорском подворье, которую мы теперь видим в развалинах. Предназначенная для украшения не только самого подворья, но и всего западного фасада города, она была скомпонована со сказочной декоративностью. Огромная величина ее средней главы подчеркивалась сравнительно небольшими боковыми главами, а еще более — девятью главками колокольни.
Церковь вся пестрела изразцовыми украшениями, а стены ее, выкрашенные яркой желтой охрой, горели и светились на фоне голубовато-серой деревянной застройки и белых каменных зданий с падающими на них синими тенями. Купола ее были покрыты блестящей зеленой керамической чешуей. Этим зданием, казалось бы непсковским по его общим формам, был продолжен старый псковский градостроительный прием: вводить в архитектурный пейзаж доминанту—яркое пятно, контрастирующее с основным фоном и сверкающее на нем всеми своими красками.
В прикладном искусстве и в живописи Пскова XVII века уже ничего не осталось от былой самобытности. Если в них порой и встречались интересные местные особенности, то это были проявления творческой индивидуальности отдельных художников, а не особые псковские черты. Но и в XVII веке псковские иконники и мастера прикладного искусства славились своим мастерством. Русь продолжала пользоваться их услугами. Известно, что в 1660 году псковских иконописцев вызывали для работы в Москву.
Изучение псковских керамических изделий, в частности изразцовых печей второй половины XVII века, показывает необыкновенное богатство способов их украшения, очень широкий набор цветов полив и эмалей, часто необычность орнамента — то сочность и пышность его, то удивительную изысканность. И в новых условиях, когда архитектура и искусство Пскова стали развиваться в общерусском русле, псковские ремесленники показали свою исключительную талантливость, свежесть и силу своего ощущения красоты.
Спегальский Ю.П. Сокровища древней архитектуры // Достопримечательности Псковской области. Л., 1987.