Город
Главная улица древнего Пскова идет параллельно реке Великой. Она называлась тоже Великой, потом Великолуцкой, а ныне — Советская. Советская улица выходит на Советскую площадь между церквами Василия на Горке и Николы со Усохи.
Нет Пскова без Троицкого собора, и нет его без маленькой часовенки, пристроенной к церкви Николы со Усохи. Таким теплом, таким богатством малого и простого дышит только Псков. Часовенка похожа на крылечко, приставленное сбоку апсиды. Покрытый двускатной кровелькой свод раскрывается в стороны приземистыми арками, которые опираются на невысокие круглые столбики. На кровельку поставлена вытянутая главка, удачно восстановленная Ю. П. Спегальским. А рядом подымается мощное светлое тело храма. С другого бока апсид стоит большеголовый придел с высокой шеей, словно маленький лебеденок под крылом большого лебедя. Большая красивая церковь стоит без подклета, сливаясь с главной улицей древнего Пскова. Она выходила на улицу своим алтарем, и его обогатили часовней над образом Николая Чудотворца, написанным сбоку малой апсиды. Церковь была кончанской: возле нее собиралось кончанское вече. Звонница над северной стеной смотрит на Кром. (Она не древняя, а восстановлена совсем недавно.) Впервые церковь Николы со Усохи построили в 1371 году и рядом с нею насадили яблоневый сад. В 1535 году храм перестроили. Теперь его стены на полтора метра ушли в тротуар.
В XVIII веке богатый, разработанный объем церкви завершили фигурной главой. Недавно ее заменили «стандартной», мало отличающейся и от главы Василия на Горке, и от других новых псковских глав. Памятник лишился индивидуальности и многое потерял.
Предание рассказывает, что когда Иван Грозный ехал по Пскову, колокол Николы со Усохи ударил так сильно, что царский конь испугался и шарахнулся в сторону. Разгневанный Иван приказал снять колокол, отрубить ему язык и уши. Из ушей колокола хлынула кровь…
В церковь Николы со Усохи можно заглянуть — увидеть воочию его светлые своды, устремленные к куполу: здесь отдел музея.
Церковь Василия на Горке в XIX веке была так застроена, что в нее попадали через соседние здания. Рядом находилась древняя тюрьма. А с другой стороны проходила крепостная стена Нового Застенья и стояла Васильевская башня. (Сперва возвели стену, затем поставили церковь, потом — башню.) Теперь здесь очень удачно разбит сквер; и хотя уровень почвы поднялся, но горка еще вздымается над ней.
В отличие от Николы со Усохи, церковь Василия не только стоит на горке, но еще поднята на подклет. Она бодро смотрела за городскую стену. Впервые церковь была здесь построена в XIV веке. Летописец сообщает, что в 1377 году она была «подписана» (т.е. расписана). По преданию ее заказчиком был «немчин», князь Василий Дол, пращур поэта Яхонтова. Церковь перестроили в 1413 году. Возможно, что ее возводил мастер Еремей, создавший через два года после этого в Довмонтовом городе церковь «Веры, Надежди, Любве и матери их Софии» по заказу псковских купцов.
Василий на Горке — единственный дошедший до нас памятник, датированный первой половиной XV века — временем расцвета Псковской вечевой республики. Его стены суровы и просты. Сильный объем устремлен ввысь. Он был покрыт по закомарам или щипцам. (Основания закомар , срезанных четырехскатной кровлей, хорошо видны.) В двух местах, отмечая главные части храма, вверху апсид и барабана, быть может впервые, был выложен вдавленный псковский декор. Он повторялся два столетия, словно печать республики или штамп псковских зодчих. Гульбище обходило северо-западный угол, создавая праздничность. Вероятно, его обрамляла аркада.
Внутреннее пространство было свободно от хор, высокие круглые столбы не затесняли интерьера. Своды были раздвинуты повышенными подпружными арками. Арки прорастали наружу вторым радом закомар. Маленький бесстолпный придел был перекрыт ступенчатыми сводами: это первый известный случай знаменитой псковской конструкции. (Теперь здесь псковский архив, и внутри храм перегорожен.)
Звонница стояла на крепостной башне. Она созывала не только на молитву, но и оповещала окрестное население о приближении врага. 8 сентября 1581 года, в пятом часу дня, Стефан Баторий пошел на приступ «спешне и радостне и надежно взяти град идяше». Увидя «великие многие полки с знаменами на проломные места идущие, государевы бояре и воеводы и все воинские люди и псковичи в осадний колокол звонити веляше, в Среднем городе на стены градовной у Великого Василия на Горке, весть дающе литовского к городу приступа всему псковскому народному множеству» .
Дальше по Советской улице расположены одноэтажные каменные палаты, они обращены к улице торцом в три окна с вытесанными наличниками на беленой неровной Стене. По ней одной угадывается древнее здание. Это дом купца Меншикова (или дом Яковлева). Он уходит далеко вглубь поросшего травой двора, подымающегося бугром над улицей. Нарядные наличники словно подвешены по длинной стене то выше, то ниже. В глубине двора у этих палат друг против друга стоят еще два выбеленных дома. Их гладкие стены прорезаны большими грямоугольными окнами, но смотрят они друг на друга пологими арками приземистых крылец с невысокими круглыми столбиками, а в одном из них виден вход в глубочайший подвал. Это дома Сутоцкого, Так же, как и дом Меншикова, они построены в XVII веке, но их последний владелец переделал их, оставив неприкосновенными крыльца.
Интересно заглянуть в соседний двор, куда выходит высокая стена одного из домов Сутоцкого с разнокалиберными окнами в глубоких нишах и вторая продольная сторона дома Яковлева. На ней виден отпечаток сводов сломанного крыльца, которое шло вдоль фасада.
Через дворы, мимо дома предводителя дворянства (тоже переделанного из древнего), между новыми домами, где был некогда Чураков заулок, или мимо уложенных в круглые стожки дров и так называемого дома Марины Мнишек (которая никогда не бывала во Пскове) можно пройти к Поганкиным палатам, где находится Псковский объединенный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник. Он выходит на нынешнюю улицу Некрасова. Часть ее составляет древняя Романиха.
Широкий двор с трех сторон огражден старинными палатами. Они выстроены «покоем», то есть в форме буквы «П». Трехэтажная часть сменяется двухэтажной и переходит в одноэтажную. Беленые стены, как у всех построек древнего Пскова, кажутся не выложенными, а вылепленными. Небольшие окна чернеют в глубоких глазницах ниш, предназначенных для железных ставней. Окна разбросаны на поверхности стен то в одиночку, то группами, то выше, то ниже. С улицы стена глухая на большую высоту, внизу прорезана только узкими щелями бойниц. Дом напоминает крепость, как дворцы Ренессанса. В нем можно было защищаться: время и нравы были нешуточные!
Это знаменитые Поганкины палаты, построенные в восьмидесятых годах XVII века торговым человеком Сергеем Ивановичем Поганкиным. Тогда они имели «Г»-образную форму и состояли только из трехэтажного корпуса. (Пристройка остальных частей была сделана в первой половине XVIII века.) Палаты были возведены не только для жилья, но и как промышленное здание и как склад товаров.
Род Поганкиных был известен в XVI веке. Во всяком случае, предание рассказывает, как царь Иван Васильевич Грозный во время своего похода на Псков потребовал от одного из членов этой семьи денег. «Сколько тебе, государь, нужно?» — спросил тот. «Ах ты, поганый! Да разве ты настолько богат, что в состоянии удовлетворить меня!» — воскликнул Грозный-царь. С этого-то будто бы дня и стали называть купца Поганым, а детей его Поганкиными. Есть и другие объяснения их прозвища.
Сергей Поганкин разбогател на торговле салом: скупал его, перетапливал и продавал, накинув две с половиной копейки на пуд (что само свидетельствует о размахе торговли). Известно, например, что с 26 по 29 ноября 1671 года он закупил на Псковском Торге тысячу триста двадцать один пуд сала, перетопил его и продал с такой надбавкой на Немецком гостином дворе на Завеличье. Кроме того, он продал тогда же более трехсот пудов юфти, около двух тысяч пудов пеньки, около девятисот пудов льна и другие товары.
Во Пскове у него было с полсотни лавок в Торговых рядах и в различных концах города, кожевенный завод на Завеличье, мельница за Михайловскими воротами (фундамент мельницы «из дикого камня» на этом месте сохранился до сих пор), каменные амбары за Гремячими воротами, клети, сады, огороды и т.п.
Но Поганкин промышлял еще и контрабандой, его обозы обходили таможенные заставы. Недаром в народе поговаривали, что богатство его «нечисто», что Поганкин разбогател, найдя клад, что он водит знакомство в Гдовском уезде с разбойниками Сорокового бора, которые ездят к нему во Псков и бражничают в его палатах.
Легенды о «поганых», «бесовских» деньгах раскрываются в реальных документах. Псковитин посадский человек Стенка Котятников «бил челом» царю Алексею Михайловичу на «посадских людей, на Сергея Поганкина, на Микиту Иевлева, на Семена Меншикова, на Ивана Водоливова, на Ивана Олонкина с товарищи: торгуют де они лном, и пенкою, и кожами, и красными юфтеми, и салом, и соболями и всякими свалными товары и продают в Немецких городах, в Риге, и в Колыване, и в Юрьеве Ливонском, а изо Пскова товары свои возят, а в таможне не отъявливают и пошлин не платят… а Сергей Поганкин в прошлом во 172 (1664) году, зимою, вывез товару своего юфтей красных пятьдесят восем возов… и того де Сергея с тем товаром стрельцы да целовальники Прошка Олферьев с товарыщи поймали на Великой реке». В другой раз, когда «он же де Сергей Поганкин увез бес-пошлино красные юфти» за ним кинулась погоня, «и его де Сергея с тем товаром стрельцы под Семским острогом поймали». Надо думать, что попадался Поганкин не всегда — подводили конкуренты.
Сергей Поганкин был главою денежного двора во Пскове (одного из четырех, существовавших тогда на Руси). На это дело ставили только тех, кто в случае недостачи мог возместить ее из своих средств. Он входил в состав совета из пяти или шести выборных земских людей, управляющих Псковом и его пригородами. «Псковичи же, средние и молодчие люди, били челом… на Псковичь же посадцких лутших людей, на Сергея Поганкина… делают де те лутчие люди всякие городовые и мирские дела своим изволом… а иных де средних и молодчих людей выбирают в городовые и отъезжие службы, и как в денежной казне учинитца у них недобор, и в тех недоборах бьют их на правеже смертным боем. и они де недоборы платят из своих пожитков»
В указе царя Алексея Михайловича по поводу этих жалоб говорится, что «Микита Иевлев и Сергей Поганкин (члены «градцкого совету». -Е.М.) от совету градцкого бегали и к вере… не ходили». И было ведено о «прокраденых товарах», вывезенных из Пскова беспошлинно, «не наровя никому ни в чем, и по очным ставкам… сыскать,,, и о таком воровстве расспрашивать у пытки… и пытать впредь для большего страху, чтоб такое воровство во Пскове искоренить». Однако Сергей Поганкин вышел сухим из воды: указ был дан в 1667 году, а палаты построены между 1678 и 1685 годами.
В разные годы Сергей Поганкин был и «главою кабацким», и «главою таможни»: ведь он знал все ходы и выходы! Умер он во время одного из моровых поветрий, не оставив прямых наследников. Все добро досталось племяннику — Григорию Поганкину, который завещал его церквам и монастырям, дабы души стяжавших обрели успокоение. Род Поганкиных прекратился со смертью Григория в 1711 году. Его душеприказчики, псковские купцы, которые должны были распределить оставленное имущество согласно завещанию, перессорились между собой: каждый стремился соблюсти свою выгоду.
В начале XVIII века палатами владел псковский помещик Яков Корсаков, купивший их за бесценок. Он пристроил к ним двухэтажный и одноэтажный корпуса. В 1747 году палаты были куплены за 2000 рублей военным ведомством и использованы как провиантские склады. В 1900 году Поганкины палаты были переданы Псковскому Археологическому обществу: в них разместились музей и рисовальные классы. После Октябрьской революции они отошли под музей.
Из подвалов палат выводили два подземных хода. Один вел к «родовой» церкви владельца палат, где он потом был погребен. Она принадлежала Иоанно-Златоустовскому Медведеву монастырю, который стоял у городской стены: подземный ход выводил из города…
Суровые снаружи, палаты внутри гостеприимны. То небольшие и уютные, с закутками и переходами; то обширные, перекрытые высокими сводами с красивыми вырезами треугольных распалубок, с окнами в глубоких светлых нишах, с полами, лежащими на разной высоте, и небольшими лестницами между ними; с крутой лестницей в стене и огромным залом наверху, плоский потолок которого поддерживает прогон, опирающийся на большой круглый столб, поставленный в середине зала.
Окна невелики, но палаты достаточно светлы, потому что каждая имеет несколько окон, расположенных часто в два яруса, порой очень красиво — по вершинам вписанного в свод треугольника, хотя снаружи они кажутся бессистемными. Большие оконные ниши, расширяясь внутрь палат, вливают в них свет. Иные помещения выходят на две, а то и на три стороны дома. Эти торцовые палаты наполнены светом и радостью. Сумрачны только нижние, складские помещения.
Если обойти Поганкины палаты снаружи, то на первый взгляд они кажутся одинаковыми: окна трех-, двух- и одноэтажных частей похожи по форме и размерам. Но приглядевшись, увидим, что, свободно расположенные на главном корпусе, в двухэтажной части они начинают группироваться по два, хотя сохраняют некоторую живописность, чтобы ужиться с более древней постройкой. Когда же мы завернем за угол и окажемся перед уличным фасадом одноэтажного корпуса, то увидим четкую группировку окон по три, с выделением центральной оси: под каждым средним окном внизу находится вертикальная щель бойницы. Налицо различная система фасадов у постройки XVII и XVIII веков. (Разница есть и в высоте этажей.)
…На беленой стене палат лежит косая широкая тень, прозрачно прикрывающая часть двора. У стены пирамидкой собраны каменные ядра. Стоят и лежат свезенные из разных мест древние каменные кресты с исчезающей вязью старинных письмен. Тяжело и безмолвно оперлись о землю колокола. В углу ржавеет огромный ажурный каркас фигурной главы церкви Николы со Усохи.
Пахнет сложенными неподалеку высыхающими дровами. Пасется музейный автобус. Вдоль стены идет развесистое деревянное крыльцо. Оно построено недавно на месте древнего каменного, которое давно исчезло. На его широких лавках, устроенных наверху, хорошо отдохнуть после прогулки по городу.
В подвальном этаже музея, в здании, соседнем с Поганкиными палатами, находится Древлехранилище. Оно основано еще в 1918 году, но и тогда уже работал в нем Леонид Алексеевич Творогов — молодой ученый из Ленинграда, занимавшийся псковской письменностью. К началу Великой Отечественной войны в музее было собрано более семисот старинных библиотек с общим числом книг и рукописей свыше сорока тысяч. В 1944 году, оставляя Псков под натиском советских войск, немцы вывезли его книги. Конец войны застал их в разных городах Восточной Европы. Началось их постепенное возвращение. После войны Леонид Алексеевич приехал во Псков, поселился в полуразрушенных Поганкиных палатах и занялся восстановлением разметанного войной Древлехранилища.
Древлехранилище состоит из собраний псковских библиотек от XV до начала XX века, включая рукописи IХ-Х вв.
По своему содержанию эти библиотеки представляют целые энциклопедии всевозможных знаний, в том числе в области истории, географии, естествознания, литературы, права, философии и т.д. А старинные рукописи украшены замечательными инициалами, заставками, миниатюрами.
Древлехранилище воссоздает наглядную картину культурной жизни Пскова за несколько столетий, которая поражает своим богатством. Вместе с тем это единственное учреждение в нашей стране, где, наряду с местными старыми библиотеками, собираются и все печатные издания многих из тех, кому эти библиотеки принадлежали: псковских поэтов, писателей, ученых, политических и общественных деятелей, критические и биографические материалы о них — обнимающие время с XVIII века по настоящий день.
Замечательные произведения древней псковской живописи находятся в Третьяковской галерее Москвы и в Русском музее Ленинграда. В Псковском музее также собрана великолепная коллекция икон.
Живопись древнего Пскова представляет такую же ценность, как и его зодчество. Она насыщала сердцевину архитектуры, служила дополнительным средством ее раскрытия и, вместе с тем, сохранила огромное самостоятельное художественное значение. Псковские храмы с неровными белеными стенами снаружи были украшены только небольшими цветными вставками икон над входом. Внутри они оказывались красочными. В полумраке перед зажженными свечами иконы обдавали красным жаром; ощущение алого цвета становилось почти материальным, осязаемым. В светлой тени дня фрески исходили умиротворяющей гармонией, словно мягко обволакивая вокруг. Среди ранних икон были и приглушенные, изысканные по цвету, и трогательно-нежные. Они составляли единое целое с фресками.
Вместе с горячим красным цветом, псковские иконописцы любили темно-вишневый; часто употребляли местную желтую и зеленую краски — от черно-зеленой до светло-зеленой, прозрачной, как морская волна. Любили белые праздничные одежды святителей, украшенные крестчатым орнаментом; отдельные вкрапления розового, оранжевого и звонко-малинового. Краски сияют, как самоцветы. Фоны бывали воздушными, светлыми, но иногда пламенными, золотистыми, горящими изнутри. В одном праздничном «чине» XVI века у ложа воскресшего сидит ангел в белых одеждах, складки которых чуть золотятся; крылья у него светло-коричневые с розовой «подпушкой». В «Троице» из того же чина полураскрытые крылья ангелов темно-коричневого цвета снаружи и жемчужно-серые внутри; золото нимбов сливается с золотом фона, растворяясь в нем; розовое покрывается голубовато-серыми тенями, и кажется, что наступил тихий, теплый вечер.
Псковские иконы XIII века сопоставимы с итальянским Ренессансом. Псковская живопись начала XVI века — с греческой классикой. Она обрела успокоение и ту высшую отобранность всех художественных средств, которая свойственна самым большим произведениям искусства.
Живопись вечевого Пскова XIV и XV веков поражает своей незыблемостью. В ней есть внутреннее напряжение, огромная скрытая энергия и убежденность, за которую можно стоять насмерть. Эти иконы похожи на стяги. Так воспринимается псковская «Троица» (ныне — в Третьяковской галерее), где три фронтально сидящих ангела в алых одеждах распростерли золотые крылья. (Стоит вспомнить, что Псков считал себя состоящим под особым покровительством Троицы, а Троицкий собор был его патрональной святыней.) Так воспринимаются и многие другие иконы этого времени. Им присуща значительность, внутренний крупный масштаб. Глядя на псковскую «Ульяну», икону XIV века, вспоминаешь псковитянок, бившихся с врагом на стенах города. Лики- святых реалистичны в высшем смысле этого слова.
Псковских живописцев, так же как и псковских зодчих, вызывали для работы в Москву.
К сожалению, происхождение большинства псковских икон не известно. А ведь они написаны для определенных храмов и являлись их частью. Многие псковские иконы, хранящиеся в «Солодежне», долго были недоступны для обозрения. Только на выставке живописи древнего Пскова, которая с огромным успехом демонстрировалась зимой 1970-71 годов в Москве и Ленинграде, это великолепное искусство зазвучало во всей своей праздничной красоте. Теперь в Поганкиных палатах развернута большая экспозиция псковских икон.
В светлом просторном зале музея выставлена живопись более позднего времени. Это собрание не очень велико, но зато здесь можно встретить прекрасные вещи.
Портреты XVIII и XIX веков. Между ними портрет Петра I, написанный его заграничным пенсионером Никитиным, который был послан на три года во Флоренцию и Венецию, где занимался живописью. По возвращении он получил звание «придворного персонного живописных дел мастера», а затем (после смерти Петра) был заключен в Петропавловскую крепость, бит кнутом и сослан в Сибирь, где и умер. Два портрета работы Рокотова (Екатерины II и Павла Петровича в детстве); два портрета Боровиковского; знаменитого Тропинина, который только сорока семи лет освободился от крепостной зависимости, а через год получил звание академика (здесь находится портрет сына художника и портрет Е. Д. Щепкиной — жены великого актера); два портрета кисти Брюллова; блестящий портрет стареющего красавца герцога Мекленбургского, написанный Крамским; портрет псковского помещика генерала Куропаткина — этюд Репина к картине «Заседание Государственного Совета»; портрет Строгановой, созданный А. П. Соколовым в 1883 году; великолепный пастельный портрет актрисы Дроботовой работы С. А. Сорина; один из портретов Серова и много других.
Пейзажи Сильвестра Щедрина, Айвазовского, Саврасова, Шишкина, Федора Васильева, Левитана, Куинджи, «Весна» С. Ф. Колесникова, написанная в 1905 году, за которую на Всемирной выставке в Париже художник получил высшую награду. Две теплые работы Жуковского («Март» и «Интерьер»), Два интерьера Сороки («Внутренность диванной комнаты помещичьего дома» и «Внутренность помещичьей гостиной»). Он тоже был крепостным художником, участвовал в крестьянском восстании и кончил жизнь самоубийством. Два акварельных интерьера Редьковского: «Спальня в усадьбе гр. Строганова в Волышеве» и «Кабинет гр, Строганова в Волышеве». (Волышево находится под Порховом. Там по сей день сохранился парк с аллеей из огромных лиственниц, «классический» конный двор, церковь с колоннами, портиками и голубятня. Главный дом был перестроен «во всех стилях».) Бюст Петра I работы Антокольского. Два этюда Сурикова. Трогательная картина А.С. Степанова «Утренний привет», могущая служить иллюстрацией к «Старосветским помещикам» Гоголя; красивые картины на народные темы Рябушкина, Пирогова («С конской ярмарки»), Куликова и Киселева. Маленький шедевр А. Бенуа «Служба в капелле святой Варвары» и один из его «Версалей»; работы Петрова-Водкина, Рериха и др.
Когда-то Игорь Грабарь написал о картинной галерее Псковского музея, что здесь «неподготовленного посетителя, даже немало искушенного по части музейных ценностей, ожидают необычные волнующие переживания».
Мы не ставим себе задачей показать все отделы Псковского музея-заповедника. В нем есть много интересного: отдел «Героическое прошлое», где выставлены мечи-святыни древнего Пскова, которые некогда сберегались под сводами Троицкого собора; отдел серебра; большое собрание старинных монет, старинного фарфора и образцов народного искусства — народных промыслов; отдел современной живописи и нашей новой истории…
Во Пскове открыт интереснейший музей-квартира удивительного человека — художника и реставратора Юрия Павловича Спегальского. Его произведения делают очевидным то, что древнерусская художественная традиция может оставаться живой в творчестве искреннего, вдохновенного мастера.
Рядом с Поганкиными палатами стояла церковь Похвалы Богородицы на Романихе — улице, прославленной литьем колоколов. Псковичи славились как колокольные мастера, и даже существовала поговорка: «Льют как похвальские». (Ведь чтобы хорошо отлить колокол, нужно было пустить в народе небылицу, да чтоб ей все поверили!) У церкви Похвалы была большая звонница, чтобы было где похвалиться ее колоколам.
Недалеко от Поганкиных палат, на противоположной стороне Некрасовской улицы, в одном из дворов стоит небольшая церковь Нового Вознесения, построенная во второй четверти XIV века и перестроенная в XVII веке, когда она получила сомкнутый свод и маленькую главку. Ее звонницу Игорь Грабарь считал «самой пленительной» во Пскове ( хотя и спутал ее название со Старым Вознесением). Старо-Вознесенский монастырь стоит также неподалеку — по другую сторону от Поганкиных палат, вблизи крепостной стены. Он был построен «в поле» у старой Смоленской дороги, из которой образовалась главная улица Пскова, и вошел в черту города в 1465 году. Здесь у Великих «польских» ворот псковичи встречали и провожали именитых гостей.
Старое Вознесенье, естественно, было построено до Нового, то есть не позже конца XIII -самого начала XIV века. На его территории сохранилась древняя церковь, восстановленная в формах XV века. Она получила новую главу, барабан которой строго вертикален, а не пружинит под тяжестью купола, как это всегда бывало, поэтому глава выглядит мертвенной. Рядом стоит колоколенка с круглыми столбиками звона и церковь с колоннами — эпохи классицизма, не сохранившая главы.
В углу города, куда еще недавно вела поросшая травой улица с приветливыми деревянными домами, возле огромной Покровской башни стоит небольшая церковь — памятник героическим событиям обороны города от Стефана Батория в 1581 году. Псков выдержал осаду и тем решил исход Ливонской войны.
Покровский монастырь стоял здесь, когда город был еще далеко; подойдя, он замкнул монастырь в каменные объятья.
Церковка в углу не привлекла бы особого внимания: совершенно гладкие стены, деревянный, обшитый жестью барабан с нарисованными на нем окнами, тупая, низкорослая колокольня (памятник даже хотели снять с охраны). Но внутри оказалось, что это две древние бесстолпные церкви, составленные вместе. В одной из них, южной, той, что ближе к крепостной стене, сохранился низ барабана с горловинами голосников и ступенчатые, повышающиеся к центру своды, придающие всему помещению характер светлой красоты. Гигантская обветренная башня с привалившимся к ней холмом заросшего петровского бастиона вместе с затаенной алеей, идущей за крепостной стеной, провалы подземного хода и высокий холм, на котором стоит памятник Трехсотлетия обороны Пскова, производят неизгладимое впечатление.
Ливонская война была начата Иваном Грозным за выход к Балтийскому морю, но после первых побед пошли крупные неудачи. Ливонский орден распался, и врагами Руси сделались Польша, Литва, Швеция и Дания, которым отошли его земли. В 1569 году Литва объединилась с Польшей. Королем был избран блестящий полководец Стефан Баторий. В 1579 году он вторгся в русские пределы — захватил Полоцк, Великие Луки, Красный, Опочку, Воронин, Остров. Стотысячная армия приближалась ко Пскову.
18 августа 1581 года на берегу Черехи появились первые вражеские отряды. Через неделю подошел и сам король «со всеми своими многими силами». С ним пришли немцы, венгры, румыны, австрийцы, французы, шотландцы, датчане, шведы — более половины королевской армии составляли наемные солдаты. Они передвигались на виду у города. Король устроил смотр войску. Его главнокомандующим был коронный гетман Ян Замойский.
Во Пскове скопилось более пяти тысяч беженцев. Горожан, владевших оружием, было около двенадцати тысяч; стрельцов и конницы — не более семи (то есть менее двадцати тысяч в стенах города против ста). Псковским воеводой был Василий Федорович Скопин-Шуйский; оборону города возглавлял Иван Петрович Шуйский. В углу города, у Покровской башни, стоял Андрей Иванович Хворостинин.
1 сентября из лагеря Батория были прорыты траншеи к Алексеевскому «С поля» монастырю, церковь которого сохранилась до наших дней. 4 сентября в Алексеевский монастырь перенесли главную квартиру. Отсюда были прорыты траншеи к городу, «к Великим и Свиным и Покровским воротам». («Коплюще же и роюще землю, яко кроты… И выкопаша в три дни пять борозд великих, больших, да поперечных семь борозд».) 7 сентября начался обстрел Пскова из двадцати тяжелых осадных орудий. Огонь был сосредоточен на участке стены между Покровской и Свиной башнями. Одна из батарей била с Завеличья — от Мирожского монастыря. «Боже, какой сегодня грохот! Стены клубились, как дым…» -записывал секретарь королевской канцелярии ксендз Пиотровский.
В результате суточного обстрела в стене образовались большие бреши. 8 сентября начался штурм. Пиотровский писал:
«Перед полуднем начали постепенно готовиться: одни — идти на штурм, а другие — любоваться. К королю явились пять кавалерийских ротмистров с просьбою позволить им пешим участвовать в приступе. Король охотно дал свое позволение… Надевши поверх брони белые рубашки, каждый вывесил перед своей палаткою хоругвь, давая тем знать, что охотники могут записываться к их знамени, во-первых, для того, чтобы король знал о каждом, а во-вторых, чтобы не смешиваться с другими войсками. Удивительное дело, как много набралось охотников записаться в реестр! В белых рубашках, надетых сверх вооружения, держа в руках обнаженные мечи и кинжалы, они ходили друг к другу прощаться и писали завещания.
И грустно и весело было смотреть на это! Вот ударили в литавры, созывая конные роты. Когда наступил условленный час, мы все выехали из лагеря. Король стал над рекой Великой, очень близко от венгерских окопов, почти на безопасном месте (у Никитской церкви, разрушенной в последнюю войну. — Е.М.). Роты конницы расположились и над лагерем, с той стороны города; волонтеры со своими хоругвями направились в траншеи (в это время во Пскове ударили в набат у Василия на Горке. — Е.М.).
Немного спустя открыт был огонь из наших пушек и ручного огнестрельного оружия по той части стены, которая оставлена между проломами, с целью отвлечь внимание русских стрельцов… и тем дать возможность нескольким десяткам наших охотников подойти под выстрелами к проломам. Но лишь только охотники двинулись, как другие в нетерпении бросились за ними: впереди — венгерцы, за ними — немцы, за ними — толпы наших, без всякого порядка.
Венгерцы и немцы, на глазах у множества зрителей, подбежав к наружной разбитой башне, быстро заняли ее, тотчас выкинули четыре хоругви и открыли с нее огонь по русским. Нам издали казалось, что город уже взят. Через четверть часа ринулись наши со своими хоругвями к другому пролому и к другой разбитой башне. Впереди виднелись белые охотники… Одни заняли полуразрушенную башню и набились туда битком, другие через пролом ломились в город, но здесь нашли то, чего не ожидали. Они очутились на обвале стены, соскочить с которой в город было высоко и трудно; каждый рисковал сломить себе шею (защитники города за проломом выкопали глубокий ров. — Е.М.).
Русских за стеною была тьма, так что наши поневоле должны были остановиться. Тогда-то, о Господи, со стен посыпались, как град, пули и камни на всех тех, которые толпились внизу; из окопов стреляли по этим зубцам, но безуспешно… Затем русские открыли пальбу по башне, где засели поляки, ядром сбили ее щит и крышу, так что она обрушилась на наши войска. (Это ударила огромная пушка «Барс». — Е.М). Потом русские под обе башни подложили пороху, чтобы выжить наших, подкладывали головни, отчего деревянные связи в башне, где были поляки, быстро загорались…»
А вот как возвышенно-поэтически звучат слова псковского летописца, исполненные героического пафоса. Он передает чувства псковичей, для которых шла речь не о престиже, не о добыче и не о «любовании» со стороны, а о жизни и смерти.
«Того же дни, в шестой час, яко многая вода восшуме и многий гром возгреме и все бесчисленное войско возвизжавше, на проломные места на градовную стену скоро и успешно устремишася… страшилищами же своими, яко волнами морскими устрашающе; саблями же своими, яко молниями бесчисленными, на город сверкающе… щитами же и оружием своим и ручницами и бесчисленными копьями, яко кровлею, закрывающеся.
Государевы же бояре и воеводы и со всем многим воинством тако же Бога на помощь призывающе, крикнувше крестьянским языком, русский язык возвавше, тако же на стене с ними крепко сразившеся. Литовская же бесчисленная сила на градовную стену, яко вода многа льющеся; хрестьянское же множество войска, яко звезды небесные противу крепящеся, возходу на стену не дающе. И бе яко гром велик и шум мног и крик несказан от множества обоего войска, и от пушечного звуку, и от ручничного (ружейного) обоих войск стреляния, и от воинского крика».
Здесь рвались ядра, взлетали стены, валились башни, но вломившийся в город неприятель оказался перед вторыми, выросшими перед ним, деревянными стенами. Здесь решалась судьба города и во многом судьба Русского государства.
Недаром на крепостную стену словно стяг подняли чудотворную икону: Богородица пришла на помощь Пскову. Здесь сами жены мужествовали на стенах.
«И оставивши немощи женские и в мужскую облокшеся крепость и все вскоре,, каждо из своих дворов и каждо против своея силы… оружие ношаше. Младые же и сверстныя крепкия телесы, досталь (оставшуюся) с приступа литву побивати оружие ношаху, старые же жены и немощные плотию те в своих руках малые и краткие верви ношаше и теми литовский наряд (орудия)… в город ввести помышляюще. И вси к пролому бежаху и всякая жена другая паче тщание скоростию показующе… Збежавшееся многое множество жен к проломному месту и ту великое пособие и угодие воинским хрестьянским людем показаша. Овии (одни) же… крепкия, в мужескую храбрость облокшеся, с литвою бьющеся и над литвою одоление показаша; овии (другие) же каменье воинам приношаху и теми литву з города и за городом побиваху; овии же, утружишимся воинам, от жажды изнемогшим, воду приношаху и ретивые их сердца жажею водною утолеваху… Мужие с ними же и жены на достальную литву в Покровскую башню устремишася, коегождо (каждого) с чем и как Бог вразумит: овии же из ручниц стреляюще, инии же камением литву побивающи; овии же их горящею водою поливающе, инии же огни зажигающе, на них мечюще и всячески и промышляюще. Тако же и под тую башню зелье (порох) поднесоша и зажгоша, и Божиим пособием тако и досталь (остальных) с Покровские башни всех збиша и Христовою благодатию паки (еще) очисти каменная псковская стена от скверных литовских ног. Нощи же приспевши, нам Божиим милосердием свет благодати возсия, и от стены за городом отбиша… И тако литва от города и стены побежа».
«Трагедия эта продолжалась от 19 до 23 часов… Всех… раненых и убитых из венгерских окопов пришлось проносить мимо короля, стоявшего над рекою, так что всякий мог его видеть. У нас и фельдшеров столько нет, чтобы ходить за ранеными», — писал Пиотровский.
В этот день псковичи потеряли восемьсот шестьдесят три человека убитыми и тысячу шестьсот двадцать шесть ранеными; враги — около пяти тысяч убитыми и более десяти тысяч ранеными, в том числе более восьмидесяти знатных сановников.
В феврале 1582 года Стефан Баторий снял осаду. Война кончилась «в ничью».
Псковичи отбили двести тридцать один штурм. Само название «Покрова от Пролома» говорит о событиях. И в память им в 1582 году перестроили Покровскую церковь, присоединив к ней вторую — Рождественскую.
На старинной иконе церковь Покрова изображена примерно такой, какой она восстановлена сейчас: в виде двух одинаковых церковок, объединенных двухпролетной зубчатой звонничкой и общим бревенчатым притвором. (Его заменили двумя каменными.) Вместе с церковью сейчас реставрировали башню, получившую сверхогромный деревянный шатер. Бастион отъединили от башни и засыпали крепостной ров, за которым прошла транзитная автодорога. Особое впечатление Покровская башня производит теперь внутри.
Памятник Трехсотлетия обороны отрезала проезжая улица. Зеленый холм, на котором он стоит, порос деревьями. К постаменту памятника ведут ступени. Грустно и торжественно раскинулся в небе высокий крест. Невнятно шумят деревья, окружая его венцом, отделяя от мира.
…Спустя несколько лет после описанных событий через Псков проезжал Самуил Кихель, совершавший путешествие в 1585-89 годах. Вот что он написал о псковских женщинах: «Женщины, когда выходят на улицу, то лицо закрывают и одни только глаза видны, а те считаются бесстыдными, кои сего не наблюдают». Как это не похоже на псковитянок, бьющихся с врагами на стенах города! Река вошла в свои берега.